Железо было нужно многим. Спрос был таким, что купчины были готовы в бороды друг другу вцепиться. Весной бум земельных продаж прошел, а к осени на новые уделы стали приезжать переселенцы. Чем-то арендаторов хозяева снабжали, но большую часть инвентаря – лопаты, например, топоры, насошники или плуги – планировали закупить уже на месте. Многие местные торговцы подрядились снабжать этих переселенцев и столкнулись с жесточайшим дефицитом металла.
Рассказал и о железе. Попросил Ваську Гилева выступить. Он, считай, все лето бумаги на концессию выправлял и знающих людей по европейской части империи выискивал. Зимой, после ледостава, планировал к месторождениям заранее срубленные и разобранные избы перевозить и начинать помаленьку ковырять гору. И железную, и угольную. И все бы хорошо, но чуточку они с братом сил не подрассчитали. Дорогое это оказалось удовольствие – на пустом месте шахты и доменные печи строить. Василий Алексеевич еще до начала мероприятия предупредил – если речь зайдет о железе да найдется желающий капиталы вложить – в них, Гилевых, станут пальцем тыкать.
Тюменские и тобольские промышленники таких проблем не имели. У них Урал рядом, а там этого гуталина… Гм… Короче говоря, там предложение было даже несколько выше спроса. Дело доходило до того, что Иван Иванович Игнатов – владелец одной из четырех тюменских верфей, уже года этак два на Суворовских заводах только чугун в чушках покупал, а железо уже у себя переделывал. Сам железо делал, сам паровые машины собирал и пароходы тоже сам строил. Вообще – интереснейший человек. Родился в 1833 году в старинном русском городке Белеве и так бы там всю жизнь и прожил, да случилось ему в начале шестидесятых годов за карточный стол сесть. Человек он увлекающийся и азартный. В итоге и свои деньги все проиграл, и имение брата, и чужие, взятые в долг…
Потом успокоился. На иконе поклялся больше никогда в жизни ни во что на деньги не играть – и уехал в Сибирь за счастьем. И ведь нашел. В Тюмени – известный человек. Убежденный холостяк и бабник, однажды из Томска целый пароход девиц привез. В Тюмени место было, Потаскуем называлось – оттого, что никому не нужно было. Там и трава-то нормально не росла – заброшенное, скучное место. Самая окраина. И вот именно там Иван Иванович свой дом и построил. А за ним следом и другие тюменские богатеи – пароходовладельцы Иванов и Колмаков, корабел Вардроппер. Только место это так и называется – Потаскуй. Но уже по другому поводу…
Так этот Игнатов тут же предложил Гилеву помощь. И специалистами, и деньгами. Еще предложил акционерную пароходную компанию на Алтае создать. Чтобы товары возить. Тот же чугун на мои заводы или хлеб поближе к будущей железной дороге. Я им еще и пассажирские корабли порекомендовал построить. Желающих быстро и без пыли путешествовать уже сейчас много, а будет и того больше.
Томский городской голова Дмитрий Иванович Тецков только о новой пароходной компании услышал – надулся как мышь на крупу. Ему новых конкурентов не хотелось иметь. Он с компаньонами только-только с одним справились, со слишком уж активным Адамовским, а тут новые появляются. Тецков, быть может, умом-то понимал, что рек у нас много, места всем хватит. И даже если пароходов в десять раз больше будет, и для них грузы найдутся. По тому же вон Иртышу в Синьцзян дойти можно. А там армия. А армия всегда в чем-нибудь нуждается.
Дмитрий Иванович не только из-за пароходов на меня обижался. Ему еще томскую выставку жаль этой непонятной торгово-промышленной палате отдавать было. Одно дело, когда в павильоне достижения местных выставлены, и совершенно другое – если со всей Западной Сибири. Тем более что наш Экспоцентр как-то сам собой, наряду с часовней Иверской Божьей Матери, одной из главных достопримечательностей сибирской столицы стал. Всякий, кто впервые в город попадал, непременно в стеклянный дом шел на новинки и чудеса науки поглазеть. Привык магистрат там распоряжаться. Товары одного купца выставлять, а другим от ворот поворот. Теперь же, если этой «ВДНХ» все общество станет распоряжаться, все вроде как в равных условиях окажутся. О том факте, что эту выставку вообще-то я придумал, а организовал – Менделеев, в магистрате уже благополучно забыли.
Сложный на самом деле вопрос. Ссориться с томскими купцами только ради дружбы с тюменскими и тобольскими – было бы совершенно нерационально. Но и идей о том, как достичь компромисса, у меня не было.
И даже скорые выборы так называемого попечительского совета палаты, куда от Томска единогласно выбрали и Тецкова, и Асташева, лишь слегка сгладили острые углы, но никак не убрали проблем. Еще и Николай Тюфин ярился. В своей краткой, но емкой речи обычно достаточно уравновешенный человек, он, наверное, раз пять свое любимое и единственное ругательство произнес: «Чуча те в нос»! Он был записан купцом не томским, а тюменским: там проживал его отец, Наум Андреевич. А от Тюмени в совет Игранова с Гуллетом выбрали. Последний, хоть российского подданства не имел, числился только «пребывающим» и гражданином Великобритании, однако же был весьма и весьма уважаемым в Сибири человеком.
К слову сказать, тот самый Гвейвер, что так нахально уселся в первых рядах партера, с тюменским кораблестроителем Гуллетом хоть были и земляки, а относились друг к другу – как Ленин к мировому империализму. Санкт-Петербургский англичанин даже высказал что-то вроде того, что, дескать, в просвещенной Англии никаких палат нету, а предпринимательству весь мир поучить может. Зря он так. Брякнул, можно сказать, не подумав. В нашей купеческой братии тоже разногласий хватает. Некоторые семьи уже несколько десятилетий враждуют – поди, уже и забыли, с чего все началось. Интриги, подкуп и диверсии на предприятиях противника – обычное дело. Хотя бы вспомнить, как работники тецковского «Комиссионерства» приготовленные для пароходов Адамовского дрова по берегам выискивали и жгли. Но тут, когда их всех, скопом, азиатами дикими обозвали, в миг один объединились. Такого нашему иностранному гостю наговорили – иной бы со стыда сгорел или в драку полез. А этот только улыбался презрительно. Вот зачем он к нам приехал? Какие у него теперь тут дела могут быть? С ним же теперь и здороваться перестанут…
А как Альфонс Фомич Поклевский-Козелл переживал! Он всего три года назад в село Талицу Пермской губернии на жительство переехал. И уже года два как екатеринбургским купцом числится. А ведь начинал в Тюмени. Первым на верфи Гуллета пароход заказал. За машиной к кораблю сам на Урал ездил. Родоначальник, можно сказать, западносибирского пароходства. Сейчас в нашем регионе у него только прииски остались. Пароходы и доли в других предприятиях распродал. Думал, там, ближе к Камню, и людей куда больше живет, и жизнь веселей. Откуда он знать мог, что тут я такой неспокойный заведусь?!
Теперь вот осознал. Хотелось бы ему, не старому еще пятидесятилетнему крепкому мужику, чем-то отдаленно похожему на Тецкова, в нашей бурной деятельности поучаствовать, да никак. Другой регион – другие правила.
Но о гидрологах все-таки именно Альфонс Фомич вспомнил. Телепат он, что ли? Я приехавших офицеров у себя в усадьбе поселил, от контактов с горожанами пока хранил. Думал сюрприз под окончание симпозиума сделать.
А он, Поклевский, сначала по поводу железной дороги высказался. Что, дескать, непорядок это – когда сибирских же виднейших людей от владения главной магистралью отодвинуть хотят! Столичным, мол, Штиглицам с Гинцбургами по нашей дороге и проехать никогда в жизни не доведется, а они акциями владеют! Вот рассказал, как была подписка на Горнозаводскую дорогу, для которой как раз сейчас вовсю изыскания ведутся, так Правление ее всех местных поучаствовать приглашало. И даже он на двести тысяч обязательство дал. И на Западносибирскую столько же дал бы, да никто не спрашивал. Побрезговали, значит.
