Женщины притихли, а мужчины сняли головные уборы. Вот так, под наш старый-новый гимн мы и ступили на берег. Ольга, никого не стесняясь, с детской непосредственностью сразу же подбежала ко мне и схватила за руку. Крепко, крепко, как будто я куда-то собирался от нее убежать. Серж и Ирина смотрели на нас со снисходительными улыбками, как умудренные жизнью взрослые родители на проказы детей. Всем своим видом моя ненаглядная показывала, что теперь она меня никуда-никуда не отпустит.
Когда отзвучал гимн и все немного расслабились, я аккуратно высвободил руку и в первую очередь надел на тонкую шею Оленьки сложенную втрое нить индийского розового жемчуга, а потом вручил ей коробочку с сережками.
— Это тебе, Оля, — сказал я, — в знак любви и за то, что ты меня ждала и верила.
Она сначала порозовела, почти в тон этим самым жемчужинам, потом, привстав на цыпочки, тихонько чмокнула меня в щеку. Очевидно, более бурные выражения эмоций отложены на потом, когда вокруг будет не так людно и рядом останутся только свои. Закончив с поцелуйным ритуалом, она спрятала коробочку с серьгами в свою сумочку и снова клещом вцепилась в мою руку.
Как я понимаю, официальная часть на этом еще не была закончена, и мне предстояло первое в моей жизни знакомство с августейшей особой. Ну-с, посмотрим, каков он, императорский внук?
— Здравствуйте, Игорь, — как-то немного робко и неловко обратился ко мне он. — Ольга мне о вас все уши прожужжала.
— Здравствуйте, Сергей, — в тон ему ответил я. — О вас и вашей невесте нам все уши прожужжал солдатский телеграф. Берегите Ирину. Она делала то, на что способен не каждый мужчина, безоружная, только с одной камерой, шла вместе с такими, как мы, прямо в огонь.
— Я знаю это и восхищаюсь ее храбростью, — ответил Серж. — Но сейчас есть еще одно дело. Поскольку я нахожусь здесь, ее отец, полковник Пушкин, просил меня проследить за тем, чтобы с его дочерью ничего не случилось. К себе в полк он ее забрать не может, а отправлять ее в имение тетки — это напрасный труд, ибо она все равно сбежит, или прямо с дороги, или на второй-третий день по прибытии на место. Тем более что такая страсть. Если Ольга вобьет себе что-нибудь в голову, ее совершенно невозможно переубедить.
Вот Александр Александрович и просил меня глянуть на новоявленного жениха. Теперь я спокойно могу отписать ему, что партия Ольги выше всяких похвал. Жених храбр, умен, красив. Совсем молод, а уже поручик гвардии и замечен начальством. С дамами обходителен и галантен…
С каждым словом Сергея Лейхтенбергского обращенные на меня глаза Ольги раскрывались все шире и шире, а рука сжимала мою все сильнее и сильнее. Наконец она раскрыла рот и произнесла:
— Серж, скажите папа, что Игорь мой, и только мой, и я его никому ни отдам. Он самый лучший, самый красивый, самый умный и самый, самый… Я буду ждать, когда мне исполнится шестнадцать и когда мне можно будет выйти за него замуж. А пока я буду учиться, чтобы у моего любимого была умная жена. Вот! — Сказав это, она потащила меня с набережной в парк. А Серж и Ирина, посмеиваясь, пошли за нами следом.
На этой оптимистической ноте и завершилась наша первая с Ольгой встреча после моего возвращения из похода. Я шел рядом с ней, и мне было хорошо только от ее присутствия рядом. В этот момент я ощутил, что я тоже ее люблю, люблю спокойной нежной любовью к юному невинному существу. Если надо ждать — подождем. За эти два года чудесный бутон должен превратиться в прекрасный цветок…
31 (19) июля 1877 года, полдень.
Пролив Босфор, Константинополь
Джефферсон Финис Дэвис,
первый и пока единственный президент Конфедеративных Штатов Америки
Еще недавно я думал, что мне так и не удастся когда-нибудь оказаться за пределами американского континента. За всю свою долгую жизнь мне довелось побывать лишь в САСШ, Техасе, который вскоре стал одним из американских штатов, Мексике. Ну и, конечно, в нашей горячо любимой и, казалось, навсегда ушедшей в небытие Конфедерации.
Мы стремительно пересекли Атлантику на русской субмарине. Но, увы, из субмарины не было ничего видно — мне иногда казалось, что мы просто находимся в каком-то помещении без окон и дверей. Когда мы переходили на «Североморск», меня поразила и даже немного испугала бескрайняя морская стихия вокруг. Нигде поблизости не было даже намека на землю. Когда я поделился этой мыслью с майором Семмсом, тот улыбнулся и сказал, что страшно, когда пересекаешь эту бездну на утлом парусном суденышке, а не на русском плавучем стальном Левиафане.
Гибралтарский пролив мы тихо и незаметно прошли ночью. Так что узнали мы об этом лишь из рассказа кэптена Перова. Англичане в крепости еще сидят, но русские корабли блокировали ее с моря, а испанская армия с суши. Потом на горизонте, на пределе видимости, то и дело появлялись смутные очертания каких-то островов.
И вот, наконец, миновав Сардинию и Сицилию, мы прошли проливом между Критом и Пелопоннесом и повернули на север. То и дело то слева, то справа возникали гористые коричневые острова, так непохожие на те, что я видел у нас. К склонам лепились ослепительно-белые домики и церкви, а дальше на север и мечети, которые можно было отличить по стреловидным минаретам.
Один раз мы обогнали маленький пароходик под бело-синим греческим флагом, битком набитый греками, гречанками, курами, козами и всякой всячиной. Ну, точно такие же пароходики ходят у нас вверх-вниз по Миссисипи. Увидев русский флаг, люди высыпали на палубу, что-то радостно кричали и размахивали руками.
И тут я понял, что русских здесь по-настоящему любят. Придя из будущего и обладая огромным могуществом, они не стали корчить из себя олимпийских богов, а засучив рукава, взялись за грязную работу. И вот теперь, кто бы что ни говорил, именно они решают — каким быть миру. О Боже, если ты есть, пусть эти русские будут добры и к нашему милому Диксиленду!
Когда вечером мы прошли узкие и длинные Дарданеллы с обугленными развалинами фортов по обоим берегам пролива, майор Семмс сказал мне, что на следующее утро мы уже будем в Константинополе. И тут я понял, что сказочное путешествие заканчивается, и что завтра на берег должен сойти уже не пожилой путешественник, а президент страны, которая пусть временно и прекратила свое существование, но вот-вот должна получить шанс на возрождение.
В тот вечер, после ужина в компании капитана Перова, майор Семмс, генерал Форрест и ваш покорный слуга уединились в моей каюте с бутылочкой русского коньяка — подарком капитана, который называл его почему-то армянским. Сей благородный напиток был вкуснее любого бренди, который я когда-либо пробовал, и привезенная с собой сигара изумительным образом сочеталась с его утонченным вкусом. И тут мы в последний раз перед приходом в Константинополь обсудили перспективы возрождения нашей многострадальной родины, а также те вопросы, которые необходимо было обсудить с властями Югороссии. Мы надеялись добиться аудиенции с адмиралом Ларионовым в самое ближайшее время.
