— Нет, — отвечаю я, — размышляю.
— А в чем разница? — искренне удивляется цесаревич.
— А вот представьте, — говорю я, — полководец перед сражением. Например, Кутузов перед Бородином. Сидит он всю ночь над картой и размышляет о завтрашнем сражении. Все его мысли воплощаются в конкретный план. И назавтра, согласно этому плану, загрохочут пушки, двинется вперед инфантерия и кавалерия, будет победа или смерть. А вот теперь представьте, что полководец просто мечтает о победе над врагом?
Казаки, слушавшие наш разговор чуть поодаль, невольно прыснули в кулаки, не удержался от усмешки и сам цесаревич.
— Уели, — сказал он, отсмеявшись. — Как есть уели. Разъяснили досконально. Теперь я буду видеть разницу между мыслителями и никчемными мечтателями.
— Ну, мечтатели бывают и не совсем никчемны, — возразил я. — Вот, к примеру, писатель-мечтатель Жюль Верн. Он сейчас находится в Константинополе, все бродит, удивляется, наблюдая за нашими чудесами. Ничего он такого не сделал, кроме того, что написал большое количество книг, в которых мечтал: о подводных лодках, летательных аппаратах тяжелее воздуха, полетах к другим планетам и много о чем еще.
А что из этого получилось? Будущие мыслители в юном возрасте прочли эти книжки, потом выросли, выучились и начали искать способ, как бы все это со страниц любимых книг воплотить в жизнь. То же самое можно сказать и о социальных мечтателях. Только вот результаты экспериментов их последователей могут оказаться просто жуткими.
— Вы о социалистах? — посерьезнев, спросил цесаревич.
— И о них, и о анархистах, и о прочих «истах», ибо имя им легион, — ответил я, — и в основе любого из этих учений лежит мечта о справедливости.
— А что такое справедливость? — пожал плечами цесаревич. — Я уже много думал о том моменте, когда приму Россию из рук моего папа. И мне хотелось бы стать справедливым государем. Но как этого добиться?
— Э, нет, ваше императорское высочество! — ответил я. — В основу государственного управления справедливость ставить нельзя. Тут ее роль вспомогательная. Стержневой идеей государственности является Ее Величество Целесообразность, и только она.
Можно долго спорить, справедливо или нет нынешнее нищенское положение российского крестьянства, до нитки обираемого выкупными платежами. Но я точно могу сказать, что это мало того что нецелесообразно, ибо замедляет рост мобилизационного ресурса армии, но еще и прямо опасно, поскольку рано или поздно приведет к одному большому или многим малым крестьянским бунтам. А вольное дворянство, искусственно поддерживаемое за счет мужиков, уже начинает воротить нос от службы в любой ее форме, становясь обычными паразитами.
Я знаю, что выкупные платежи в иные годы составляют почти половину государственного бюджета, но ведь эти деньги, оторванные от нищих мужиков, просто тупо проедаются. — Я махнул рукой. — Можно сколько угодно мечтать о том, что Россия станет самой промышленно и научно развитой страной. Но и профессора, и инженера, и техника, и рабочего, и даже адвоката кормит русский мужик. Если Россия не сможет обеспечивать себя продовольствием, то плохо будет всем. Вы уж поверьте, было у нас такое, пшеничку в Канаде и Австралии покупали.
— Я обдумаю ваши слова, — серьезно сказал цесаревич. — Так вы считаете, что для России главные — это мужики?
— Не главные, а основные, — ответил я. — Дворянство для России тоже необходимо, но именно как служилый класс. Однако довольно быстро из служилого класса оно превратилось в паразитов. Запомните, паразит — это всегда зло. Особенно если это бывшая опора государства.
— Я обдумаю ваши слова, — еще раз сказал Александр Александрович и, после некоторой паузы, когда к нам подвели лошадей, добавил: — А пока давайте объедем город и посмотрим, что достанется моему другу, Сергею Лейхтенбергскому, который начнет здесь править…
27(15) июля 1877 года, полдень. Константинополь
Сержант контрактной службы
Игорь Андреевич Кукушкин
Ну, вот и все… Кажется, уже не осталось никаких препятствий, способных помешать мне и моей ненаглядной Мерседес стать мужем и женой. Точнее, уже не Мерседес. Вчера она крестилась по православному обряду в одной из греческих церквей. И теперь она Надежда — Эсперанса по-испански. Крестным отцом ее стал Николай Иванович Пирогов, а крестной матерью — Ирина Владимировна Андреева.
Моя любимая активно учит русский язык и старается как можно чаще говорить по-русски со мной, с Ириной и Ольгой Пушкиной. А через неделю у нас венчание. Мы готовимся к свадьбе. Хочется пригласить много гостей, но большинство из них в делах, в боях, в разъездах. Вчера наши освободили от турок Софию, и в городе весь вечер гудел праздник. Гуляли как проживающие тут болгары, так и греки, забывшие о вчерашних недоразумениях с братским православным народом. И лишь турки притихли и были незаметны. Впрочем, у них еще есть возможность без проблем выехать в Анатолию.
Подошло время поговорить с Надеждой Николаевной (отчество, по обычаю, она взяла от крестного отца) о самом сокровенном. О том, откуда мы и кто мы. Впрочем, похоже, что моя милая уже кое о чем догадывается. Но у Наденьки хватило терпения и ума не доставать меня вопросами, на которые я не мог ей дать ответа. За что я был ей очень благодарен.
Получив несколько дней отпуска на устройство личных дел, я с головой зарылся в подготовку семейного гнездышка. В свою квартиру, где мы с ней познакомились, Надя ехать категорически отказалась. Я понимал ее — трудно чувствовать себя счастливой в том месте, где был убит отец и где так внезапно и страшно закончилось ее детство.
Переговорив с комендантом города Дмитрием Ивановичем Никитиным, я получил ордер на довольно уютный домик на берегу Золотого Рога. Совсем недавно в нем жил кадий — судья одного из районов Стамбула. После захвата города служащий султанской Фемиды драпанул от подведомственных ему горожан в неизвестном направлении, и домик стоял пустой. Теперь у него будут новые хозяин и хозяйка.
Надюше наш дом очень понравился. Она по-женски, тщательно осмотрела его, заглянула во все закоулки, что-то бормоча себе под нос. Потом повернулась ко мне сияющим лицом и спросила:
— Игорь, мы здесь будем жить всегда?
— Всегда-всегда, дорогая, — ответил я. — Не считая, конечно, того времени, когда я буду вынужден отправиться туда, куда прикажут мои командиры. Извини, но ты должна все время помнить, что твой муж — кадровый военный, и не всегда ему приходится делать то, что ему хочется. Привыкай…
После этих моих слов Надежда немного пригорюнилась, но видимо, внутренне смирившись с ролью жены служивого, не стала больше продолжать разговор на эту тему.
Мы вышли в уютный тихий садик на берегу залива. Где-то в кустах жасмина чирикали птицы. Синее море, синее небо… Красота. Мы присели на маленькую скамеечку и немного помолчали. Потом я, вздохнув, начал разговор, которого внутренне побаивался, но без которого нам обойтись было бы невозможно.
