Но вдруг, когда осталось только последнее прикосновение этого ожившего кошмара, чтобы мое «я» навечно в нем исчезло, посреди этого безумия тьмы, возникла светящаяся фигура Ваджры. Она всплеснула руками, как будто стряхивала с них воду, а с кончиков ее пальцев слетел нестерпимо блестящий диск, быстро унесшийся во мглу, из которой тотчас раздался крик, полный ярости и боли. Так, наверно, должен был кричать низринутый с неба ангел, если бы ему отрубили крылья, чтобы он больше никогда не смог вернуться. И сразу же вслед за этим криком окружающая меня тьма немедленно рассеялась. Я с недоумением обнаружил, что стою на одном колене перед креслом, в котором сидело плененное нами существо, а рядом со мной так же стоят на коленях все, кто был в ситуационном зале. Крик замер, и стало нестерпимо тихо. Внезапно эту тишину нарушил звук быстро и часто падающих капель. Я тряхнул головой, окончательно приходя в себя, и сфокусировал взгляд. Прямо передо мной, на полу, лежали две отрубленные ладони, на которые обильно капала почти черная кровь. Я поднял глаза на нашего пленника. Он, смертельно бледный, закусив от боли губу, с недоумением смотрел на две свои культи, над которыми неподвижно висел брошенный Ваджрой диск. Этот диск внезапно раздвоился, изменил форму, и обрубки рук этого существа оказались заключенными в какое-то подобие цилиндрических пеналов, скрепленных между собой стержнем, не позволяющим обрубкам сблизиться.
Как только это произошло, я почувствовал, что окончательно владею собственным телом. Поднялся с пола и отошел на несколько шагов от кресла, в котором теперь уже полулежал пленник, безразлично глядя куда-то вверх. Вслед за мной поднялись и все присутствующие. Однако Ваджра осталась рядом с этим существом и продолжала на него пристально смотреть. Кардинал Меркати каким-то тускло-усталым голосом обратился к ней:
– Что это было?
Ноя, не отводя взгляда от нашего «гостя», проговорила:
– Можете смело назвать это высшей формой магии, ваше высокопреосвященство. Хотя у того, что делал этот господин, есть вполне научное объяснение. Но у вас не хватит знаний, а у меня доступных для вас понятий, чтобы все объяснить. Считайте, что вам удалось прочувствовать на себе проявление того темного сверхъестественного, которое так часто описывается в ваших священных книгах. И остаться при этом в живых…
Она чуть помедлила и добавила:
– Это было начало личного для каждого из присутствующих здесь апокалипсиса, господин кардинал. Ментальное рабство, по сравнению с которым рабский труд в каменоломнях за горсть зерна в день – это рай для избранных в вашей религии. Впрочем, теперь все закончилось и у нашего подопечного совсем не осталось сил. Он теперь действительно в полном вашем распоряжении. Хотя, прямо скажу, я его недооценила, недооценила…
Услышав ее последние слова, пленник внезапно издевательски рассмеялся, а потом вдруг захрипел и начал заваливаться на бок. Ваджра стремительным жестом положила ладонь на его затылок, помедлила секунду и тревожно произнесла:
– Он пытается остановить оба сердца и вбрасывает в собственную кровь токсины. Долго поддерживать жизнь в нем я не смогу. Быстро начинайте вытягивать из него информацию. Сейчас он практически не сможет сопротивляться психологическому давлению и будет отвечать на древнегреческом, который является его родным языком. – Ноя неожиданно прикрикнула: – Да не стойте вы! Ну же?!
Я сделал приглашающий жест в сторону пленника и требовательно посмотрел на обоих священников:
– Ваш выход, святые отцы.
Кардинал и отец-настоятель, не сговариваясь, кивнули друг другу, шагнули к умирающему и начали поочередно быстро задавать вопросы. Наш «гость» несколько мгновений не проявлял никаких признаков жизни, а потом неожиданно начал им хрипло отвечать. Похоже, отцы-инквизиторы не зря ели свой хлеб. Они произносили свои вопросы резко, четко и коротко, с все возрастающим давлением, а ответы пленника с каждой минутой становились все длиннее и длиннее. Так продолжалось около получаса, когда допрашиваемый неожиданно выгнулся дугой, закатил глаза, потом обмяк в своем кресле и перестал отзываться.
Архимандрит и кардинал устало опустились на стулья. Было видно, что допрос им дался нелегко и святые отцы выложились до конца. Тем временем моя телохранительница приложила руку к правой и левой сторонам груди полулежащего в кресле арестованного, приподняла веко и пощупала зачем-то его лоб:
– Все. Он мертв.
Я безразлично пожал плечами – мол, понял, и так видно, затем подвинул стул ближе к священникам и сел напротив:
– Что вам удалось выяснить, господа?
Отец Иннокентий устало вытер пот со лба и прохрипел:
– Дайте воды сначала, Андрей Егорович. Мы же только что провели допрос четвертой степени без подготовки. А это, скажу вам прямо, совсем не подарок…
Я извинительно развел перед ними руками:
– Прошу прощения, святые отцы. Совсем что-то зарапортовался…
Быстро встал со своего места, подошел к холодильнику, достал из него бутылку минеральной воды. Подвинул к священникам столик, поставил на него стаканы и налил в них воду:
– Пожалуйста, господа.
Отцы-инквизиторы благодарно кивнули и начали с наслаждением пить. Когда они подносили стаканы ко рту, руки у них очень заметно подрагивали. Я решил их не торопить и закурил. Пусть начинают говорить, когда сами посчитают нужным.
Выпив второй стакан воды, кардинал неожиданно попросил:
– Дайте и мне сигарету, Андрей Егорович.
Настоятель Данилова монастыря удивленно на него посмотрел, потом безнадежно махнул рукой:
– Тогда и мне тоже дайте…
Я подвинул к ним пепельницу и положил рядом с ней пачку с зажигалкой:
– Прошу вас.
Неторопливо и с явным наслаждением выкурив свою сигарету до фильтра, секретарь Конгрегации Священной канцелярии сосредоточенно затушил окурок в пепельнице, а потом вопросительно посмотрел на архимандрита:
– Кто будет говорить?
Отец Иннокентий тяжело вздохнул:
– Говорите вы, господин кардинал, а я буду вас дополнять при необходимости.
– Благодарю за доверие, господин архимандрит.
Кардинал помедлил пару секунд, собираясь с мыслями:
– В общем, господин Егоров, не столько подтвердились наши прогнозы, сколько нам удалось выяснить, что складывающаяся ситуация еще страшнее, чем мы себе ее видели…
Я недоуменно поднял брови. Создавалось впечатление, что инквизитор из Рима не вовремя занялся составлением головоломок.
– Давайте без загадок, святой отец. Будьте любезны разложить все по полочкам, что вам удалось выяснить.
Меркати горько усмехнулся:
– Да какие там загадки, Андрей Егорович? Дело в том, что всю нашу цивилизацию, во всяком случае там, где властвуют авраамистические религии и буддизм, можно назвать гуманистической. Гуманистическая – это значит – в центре стоит человек с его Тайной и Этикой. Именно так – Тайной и Этикой с большой буквы. И все события, плохие они или хорошие, поступки отвратительные или возвышенные все равно происходят в системе координат гуманистической цивилизации. И даже коммунистический эксперимент, с которым, как я понимаю, покончили не без вашей помощи, находился в рамках этой цивилизации. Это как альтернативная точка зрения. И это значит, что идеи сосуществуют и что знания, положительные они или отрицательные, идут на пользу всей цивилизации. А мы, священнослужители, тем или иным способом, в рамках всех религий, зовем человека к совершенству, ставя Творца, независимо от того, как Он зовется в том или ином веровании, образцом совершенства, к которому надо стремиться. При этом гордыня познания нового всегда сдерживается этическим вопросом «Зачем?».
