— Да, в прежние времена меня так называли.
— Это вы убили моего отца?
В его глазах Майя увидела боль.
— Я не знаю. Иногда мне кажется, что это так…
Он улыбнулся и добавил:
— Но тогда я навещаю психоаналитика.
— Не понимаю…
— Нечего здесь понимать! Разумеется, я не убивал Алена.
— Что произошло между вами в тот вечер, когда он умер? Почему вы ссорились?
— Успокойся, — прошептал он. — Я плохо себя чувствую… Что тебе сказала мать?
— Ничего.
— Она говорила с тобой обо мне?
— Нет, никогда.
— Никогда! Значит, никогда не говорила… — повторил он недоверчивым и одновременно раздосадованным тоном.
— Нет, но можете мне поверить, об отце она тоже никогда со мной не разговаривала. Сколько бы я ни просила! Почему вы бросили ее?
— Я ее не бросал.
— Но вы исчезли.
— Она всегда знала, где я, и в любой момент могла ко мне присоединиться.
— А мне она сказала, что не знает, где вы… и что не знает вашего имени…
— Раньше мы изредка переписывались.
— Переписывались? И о чем вы писали?
— Долго рассказывать… Может, перестанешь называть меня на «вы»?
— Но я вас почти совсем не знаю…
— Да, но я тебя знаю очень хорошо… От меня, наверное, воняет сыром, нет?
Майя в замешательстве взглянула на него.
— Да нет, не особенно.
— Не подождешь минут десять? Схожу приму душ.
— Вы лучше себя чувствуете?
— Как двадцатилетний, Майонетт!
Вот уже второй раз он назвал ее Майонетт. Подбородок Майи задрожал, собираясь в складки, как у детей, когда они собираются заплакать.
— Может, съешь что-нибудь, пока будешь меня ждать? Или выпьешь вина?
— Да, и то и другое.
Суриаль поставил на стол еще один прибор, потом выбрал несколько пластинок для музыкального автомата. Когда он, тяжело ступая, начал подниматься по ступенькам в один из «отсеков», расположенных уровнем выше, Майя крикнула ему вслед:
— Вы помните Мориса?
— Да, конечно, очень хорошо. Это твой бывший бойфренд, так ведь?
«Странный выбор пластинок», — подумала Майя, слушая, как Ричард Энтони поет «И я слышу свисток поезда». Покончив с едой, она стала рассматривать кухню, устроенную внутри трейлера, и нашла ее симпатичной. Особое восхищение у нее вызвала коллекция старых американских рекламных плакатов. Да, оригинальный тип… Интересно, он живет один? Да, это явно жилище холостяка… Майя поняла, что ненависть, которую она испытывала к этому человеку в Ашбери, исчезла. И ее уверенность, что он убил ее отца, сильно поколебалась. Она посмотрела на часы. Суриаль отсутствовал уже довольно долго. Майе очень хотелось подняться наверх, но без приглашения она все же не решалась. Она накрыла тарелку с сыром полиэтиленовой пленкой и убрала ее в холодильник. Пластинка закончилась. Теперь Майя чувствовала себя незваной гостьей в этом доме-оранжерее.
Уже потом, позже, Майя никак не могла объяснить Морису, что заставило ее подняться наверх. Она была в полной растерянности. «Архангел! Архангел!» — позвала она. Подниматься было страшно, потому что перила отсутствовали. Иногда ей казалось, что сейчас перед ней окажется комната, но это была лишь подвешенная площадка, с которой, в зависимости от уровня, была видна верхняя или нижняя часть гигантского кактуса. Неужели тут нет ни одной стены? От этого дома у нее закружилась голова. Куда же запропастился Архангел?
Не дойдя примерно двух метров до крыши, Майя наконец оказалась в комнате — одной-единственной и самой большой в доме. Это была спальня Архангела. На краю кровати она увидела скорчившуюся фигуру. Она приблизилась. Сердце ее билось так сильно, что казалось, вот-вот пробьет грудную клетку. Губы Суриаля были сжаты в тонкую голубоватую линию. Дрожа всем телом, Майя набрала номер неотложки.
Дежурная бригада «скорой» с грохотом ввалилась в дом. Один из врачей нес огромную сумку, другой — металлический чемоданчик. Они быстро поднялись наверх, опередив Майю на целый этаж. Их голоса громким эхом отдавались в стенах. Майя с ужасом наблюдала за их манипуляциями вокруг неподвижного тела.
— Вы не знаете, у этого человека были хронические сердечные заболевания? — спросил у Майи один из них.
— Не знаю.
— У него не было инфаркта или гипертонии?
— Не знаю. Мне очень жаль, но я почти незнакома с этим человеком.
Голос Майи дрожал. Врач удивленно посмотрел на нее — он не ожидал такого ответа.
— Мы познакомились час назад, — уточнила она. — Точнее, когда-то очень давно я его знала, но потом потеряла из виду… Я не знала, что он болен.
— Как он себя чувствовал, когда вы пришли?
— Хорошо. То есть… он испытал сильное потрясение. Он поднялся наверх и…
Говоря все это, она думала: «Я убила его. Я убила Архангела так же, как он убил моего отца. Непреднамеренное убийство эмоциональным потрясением… До моего появления это был счастливый человек…» По ее щекам заструились слезы. Она смотрела, как врач разрезает ножницами рубашку на груди Суриаля, и в ушах сама собой зазвучала печальная мелодия kaddish, молитвы по усопшим. Затем один из врачей закрепил на груди Суриаля многочисленные электроды, а другой закрыл его лицо кислородной маской. Через какое-то время Суриаль уже не выглядел мертвенно-бледным. Майя облегченно вздохнула. Она смотрела на экран с бегущей линией электрокардиограммы, но по острым зигзагам, которые сопровождались резким писком звукового сигнала, интуитивно догадывалась, что пульс и сердцебиение слишком частые. Архангел пока еще не полностью избавился от опасности. Майя неотрывно смотрела на то место, где должно находиться сердце, потом ее взгляд машинально сместился, и возле его пупка она увидела коричневое родимое пятно. Майя не могла поверить своим глазам.
Ей вспомнилась сцена из далекого прошлого: они с бабушкой в отделе купальных костюмов Галери Лафайет. Майе лет шестнадцать-семнадцать.
— Я не хочу раздельный купальник! — упрямо говорит она и топает ногой. — Не хочу, чтобы все видели это ужасное пятно у меня на животе!
— Пятно? Но, дорогая, оно по форме точь-в-точь Италия! — отвечает Ольга. — Страна любви! Это дар Божий, который принесет тебе счастье!
При этом воспоминании у Майи пересохло во рту. Она не могла оторвать глаз от родимого пятна на животе Суриаля. Словно тысячи падающих звезд замелькали перед ней, сливаясь в контуры этой ужасной отметины, по форме напоминающей сапог… Италия… «Ален! Папа!» — закричала она и тяжело рухнула на пол. Тишина и духота окутали ее тело, и мысль о немедленной смерти вызвала прилив радости.
