Машина быстро набирала скорость.
Вот и ворота.
Я на сумасшедшей скорости врезалась в металлические ворота. Тряхнуло так, как будто в меня попал снаряд из дальнобойного орудия. Да и грохот был такой же.
Хорошо, что лобового стекла не было уже, я бы наверняка вышибла его головой. Ремень безопасности затрещал, но выдержал. Я затормозила и тотчас отстегнула ремень. Выкатилась из джипа на землю, одновременно достав и взведя курок генриховского пистолета.
Получилось! Ворота открыты!
Я, честно говоря, и сама не ожидала такого блестящего поворота – р-раз, и все! Как в американских фильмах.
Теперь вот надо свою шкуру защищать. От продырявливания.
Я присела за колесом раздолбанного джипа. Две пули свистнули рядом со мной, и колесо яростно зашипело, выпуская воздух.
Затормозила я удачно, я находилась между забором и машиной. Долететь до меня могла разве что случайная пуля – со стороны меня не видно. Я заползла под джип и оглядела двор дачи.
Там творилось черт знает что: грохот, выстрелы, трупы направо и налево, кровь, пылища такая, что… Генриховские боевики ворвались во двор. Эти ребята ведь, что с той, что с другой стороны, воевать толком не умеют. Они палить только умеют куда попало: и в своих, и в чужих да под пули себя подставлять.
Выбравшись из-под джипа, я осторожно, укрываясь за деревьями, перебежала к двери особняка. Она, конечно, оказалась закрытой. Двумя выстрелами я снесла замок и перед тем, как взяться за дверную ручку, сунула в рот два пальца и оглушительно свистнула. Это был сигнал тем ребятам, что сидели на берегу реки под забором.
Недалеко от меня упал со стоном пробегавший мимо бородатый мужичок. Он был из ребят Генриха, я видела его еще при подготовке штурма – он сидел в канаве.
Окно рядом с дверью со скрипом отворилось. Я прострелила голову, показавшуюся оттуда, и услышала грохот, шум, крики и выстрелы с дальней стороны дачи.
Ну хорошо, значит, мой сигнал услышан.
Я рванула на себя ручку двери и спиной почувствовала опасность. Обернулась – бритоголовый растерзанный парень поднимал на меня свой пистолет. Кажется, я и его где-то видела. Я его опередила: он поднял свой ствол только на уровень своей груди, я выстрелила ему в лицо.
Некогда вспоминать – чужой это или не разобравшийся в ситуации человек Генриха.
Я осторожно вошла в особняк. У меня такое впечатление было, что здесь никого нет. Все звуки, которые я слышала, доносились со двора. Вот опять заревела машина, это кто-то последовал моему примеру и въехал во двор дачи на автомобиле. Я осторожно выглянула: ого, да это сам Генрих и… Шурик, по-моему, его беззубая «шестерка».
Молодец, Генрих, я-то думала, он в стороне стоять будет, а он… почти что в первых рядах. Не ожидала я.
Бесшумно передвигаясь по стенке, держа взведенный револьвер на уровне плеча, я пошла осматривать первый этаж.
Когда я подходила к одной из многочисленных комнат этого, казалось бы, пустующего особняка, мне показалось, что в комнате кто-то есть. Я уловила едва слышное движение воздуха – чье-то сдерживаемое дыхание.
На несколько секунд я застыла, слушала. Вот человек сделал осторожный вдох. Вот переступил с ноги на ногу. Я была готова уже ворваться в комнату, как услышала тихий голос, доносящийся оттуда, голос прерывался от страха:
– Серега, пойдем, что ли?
– Куда идти-то? – спросил такой же свистящий шепот, – идти некуда… Обложили, пидоры…
Двое, значит. Подождем, пока вы соберетесь выходить, а там уж… Спешить мне все равно некуда. В прихожей особняка вдруг загремели выстрелы, матерщина и топот. Это осаждающие сюда ворвались. Судя по шуму, они сразу понеслись наверх. По лестнице понеслись. Наобум. Надо же такими дубами быть. Сначала вообще-то проверяют помещение, прежде чем туда вламываться, как стадо баранов.
– А Рыжий где? – тоскливо просвистел тот, который Серега.
Я насторожилась.
– А черт его знает, – ответили ему, – наверху был. Теперь и Рыжему – кранты, – уверенный, хотя и почти неслышный голос: – Все воры города против нас ополчились, – говорили же ему… Отморозок… Теперь и он не выберется…
– Ну, не знаю, – задумчиво прошелестел Серега, – Рыжий он такой… Он может…
«Ничего не может, – весело подумала я, – и Рыжему, и вам… вот те самые кранты… Это уж точно…»
Едва слышно скрипнула дверь. Я прижалась к стене. Они, два парня лет по двадцать пять, один за другим вышли из комнату. У одного в руках был автомат, у другого – по пистолету в каждой руке.
Настоящие солдаты, настоящая война.
Я застрелила их: сначала того, кто с автоматом, потом того, кто с пистолетами, – одного за другим.
А как же – на войне, как на войне.
* * *
На дворе все еще шумели, я выглянула в окно – ничего себе разборочка, не менее десятка трупов валяется. А оставшиеся в живых бегают по замкнутому металлическим забором пространству, между деревьями, вопят и палят друг в друга.
Прямо под окном во дворе стояла красная иномарка. Салон ее был доверху набит какими-то ящиками. Рядом с иномаркой, уткнувшись мордой в колесо, валялась овчарка с простреленной головой.
А орут-то как…
Внутри особняка все-таки потише. Пойду-ка я наверх. Где потише. Свое дело я выполнила, чего теперь под пули лезть. Тем более наверху, говорят, Рыжий сидит. Вот, может быть, с ним повстречаюсь, поговорю, чего это он на меня всяких барбосов натравливал?
На втором этаже никого не было. Если не считать, конечно, два трупа на лестничной площадке. На третьем этаже сидел на корточках в обнимку с автоматом водитель, который привез меня и Генриха сюда, курил.
А на четвертом этаже, прямо на лестнице, стоял сам Генрих и еще двое парней. Чего-то ждали, нервничали. На мои шаги они обернулись и вскинули оружие. Потом опустили. Они, кстати, смотрели на меня с таким уважением, с каким на Генриха не смотрели, я заметила. Потом Генрих кивнул мне на дверь, ведущую в комнаты четвертого этажа:
– Шурик туда пошел с Васькой. Проверять. А Рыжего мы так и не нашли.
– Везде посмотрели? – спросила я.
– Везде, – Генрих почесал подбородок рукояткой пистолета. – А какая разница, вокруг дачи пацанов чуть не полсотни, куда он денется? – Генрих попытался согнуться пополам – у него шнурок развязался, но из-за брюха у него ничего не получилось. Тогда он закряхтел и тяжело присел на корточки. Ступенькой выше меня. Лицо его налилось краской.
– Куда он денется-то? – с натугой просипел он.
Ну, это еще как сказать. Я бы в его положении, Рыжего, делась. Даже если бы вокруг дачи три сотни барбосов находились.
Где-то в недрах комнат четвертого этажа бабахнули два выстрела.
