– Кто ты? Кто говорит?
И сморщился, готовясь к очередному словесному залпу, но ответа не последовало.
– Кто говорит? – крикнул я на ветер. Ответа не было, если не считать ответом хлопки паруса и скрип шкотов.
Каяк дернулся вправо, выровнялся, снова дернулся. Я развернулся влево, почти ожидая увидеть другую «камбалу», атакующую мою лодку, но моим глазам предстало нечто гораздо более зловещее.
Пока я наблюдал за инопланетным монстром на севере, с юга меня почти окружили клубящиеся черные тучи. Из грозового фронта вырвались длинные языки, которые и раскачивали лодку, а подо мной словно текла черная река. Внизу сверкали молнии, среди черных громад проскакивали разряды и сновали сыплющие искрами шары. А еще ближе, на краю фронта, который почти нависал надо мной, кружилась дюжина торнадо, выгибаясь подобно скорпионьим хвостам. Каждый такой хвост был размером с «камбалу», если не больше – вертикальные столбы, исполненные безумной ярости, – и каждый окружала группка меньших торнадо. Мой хлипкий парус вряд ли выдержит напор хотя бы одного из них – а пройти мимо, похоже, нет никакой возможности.
Я кое-как поднялся и ухватился левой рукой за шкот, чтобы не потерять равновесия. Правую же сомкнул в кулак и погрозил подступающим торнадо, грозовому фронту и невидимому небу.
– Будьте вы прокляты! – крикнул я. Мои слова затерялись в вое ветра. Куртка колотила меня по бокам. Резкий порыв чуть не швырнул каяк в вихреворот. Почти лежа на корпусе лодки, в позе парашютиста, за которым я когда-то наблюдал на Ледяном Когте (я застиг его в миг паузы перед прыжком – а прыгать ему явно не хотелось), я вновь погрозил кулаком и крикнул: – Давайте, ублюдки! Плевать мне на ваших богов!
Словно в ответ один торнадо придвинулся ближе и выпустил отросток, который как будто искал, за что зацепиться. Он прошел в сотне метров от меня, но каяк закрутился, как игрушечный кораблик в сливе ванной. Сметенный с ног напором ветра, я рухнул на корпус лодки и наверняка свалился бы в бездну, не вцепись я в вовремя подвернувшийся шкот. Мои ноги уже болтались над воздушной пучиной.
Вместе с торнадо шла градовая туча, и на меня обрушились градины, иные – размером с мой кулак. Они разорвали парус, забарабанили по корпусу лодки, точно залп из игольника; мне досталось по ноге, по плечу и по спине. Боль была такая, что я чуть не разжал пальцы. Впрочем, с тем же успехом я мог бы их и разжать, потому что от паруса уже не было ни малейшего толка: он спас меня от участи быть разнесенным в клочья градинами, но сам пострадал весьма изрядно. Каяк устремился вниз, к лиловой бездне. Вокруг бушевали торнадо. Я перехватил бесполезный уже шкот в том месте, где он входил в корпус, и повис, твердо вознамерившись продержаться до самого конца, до тех пор, пока меня вместе с лодкой не расплющит чудовищным давлением или не разорвет в клочья ветром. Я вдруг понял, что снова кричу, и этот мой крик мне самому показался странным – почти веселым.
Мы пролетели меньше километра, набрав скорость гораздо выше гиперионского или земного стандартного ускорения, когда забытая мной «камбала» сделала бросок. Она двигалась с чудовищной быстротой, точно манта, преследующая свою жертву. Вокруг меня зазмеилось множество извивающихся щупалец, и я понял, что она наконец проголодалась и не намерена упускать свой ужин.
Если бы она схватила меня, и от меня самого, и от каяка – при скорости, на какой мы падали, – остались бы одни воспоминания. Однако чудовище стало падать вместе с нами, окружив лодку, парус и меня своими щупальцами – каждое толщиной от двух до пяти метров, а потом резко затормозило, выпустив газ с запахом аммиака, точно звездолет при заходе на посадку. И снова начало подниматься, взбираясь туда, где по-прежнему бушевали торнадо и клубились черные тучи. Наполовину теряя сознание, я все же сообразил, что «камбала» движется прямиком в грозовой фронт. И тут она швырнула меня вместе с лодкой к отверстию в своем громадном прозрачном теле.
Что ж, вот я и нашел пасть.
Меня окружали остатки паруса, этакий самодельный саван. Каяк словно окунули в какую-то пленку. Я попытался повернуться, подползти к кокпиту, достать игольник, пробить себе выход наружу…
Но игольник вывалился, когда лодка полетела вниз. Вместе с ним улетели подушки, рюкзак с одеждой, водой, едой и фонариком. Все пропало.
Я попытался хмыкнуть, но не слишком преуспел – щупальца подтянули каяк с его брыкающимся пассажиром вплотную к зияющему отверстию на брюхе чудовища. Теперь я отчетливее различал внутренние органы – пульсирующие, поглощающие, содрогающиеся, некоторые и впрямь с золотистыми дисками. В ноздри ударил почти невыносимый запах аммиака; у меня тут же заслезились глаза и запершило в горле.
Я подумал об Энее. Мысль была краткой и не слишком красноречивой, мне просто вспомнилось, как девочка выглядела в день своего шестнадцатилетия – короткая стрижка, кожа облезла от постоянного пребывания на солнце, – и я мысленно произнес: «Прости, детка, я сделал все, что мог, но у меня не получилось. Прости».
В следующий миг длинные щупальца сложились и вовлекли лодку вместе со мной в безгубую пасть, шириной, как я сообразил, тридцать или сорок метров. Подумав о фибропластовом корпусе, о ткани, из которой был изготовлен парус, я еще успел злорадно пожелать: «Надеюсь, сволочь, ты заработаешь расстройство желудка».
А потом я вдохнул запах аммиака и рыбы, смутно осознал, что воздух внутри «камбалы» не слишком пригоден для дыхания, решил выпрыгнуть из каяка, чтобы меня не переварило вместе с ним, но потерял сознание.
А «камбала», наплевав на мой обморок, продолжала подниматься сквозь облака, и их чернота была чернее безлунной ночи; безгубая пасть закрылась и исчезла, словно ее и не было. Я, каяк и парус превратились в бесплотные тени в жидком содержимом пищеварительного тракта этой твари.
13
Кендзо Исодзаки нисколько не удивился, когда за ним пришли швейцарские гвардейцы. Полковник швейцарской гвардии в сопровождении восьми солдат, все как один в парадных оранжево-синих мундирах, с энергаторами и «жезлами смерти», прибыл на Тор, потребовал немедленной встречи с Исодзаки в его личном кабинете и предъявил председателю совета директоров Гильдии зашифрованный диск, которым ему предписывалось явиться на аудиенцию к Его Святейшеству Папе Урбану Шестнадцатому, форма одежды парадная.
Когда Исодзаки направился в комнату отдыха, полковник последовал за ним. Исодзаки быстро принял душ и облачился в строгий костюм – белая рубашка, серый жилет, красный галстук, черные брюки, двубортный пиджак с золотыми пуговицами, черная бархатная шапочка.
– Могу я позвонить своим коллегам и отдать необходимые распоряжения на случай, если намеченные на сегодня встречи не состоятся? – спросил Исодзаки, когда они вышли из лифта в главный холл, где выстроились в две шеренги остальные гвардейцы, образовав нечто наподобие оранжево-синего коридора.
– Нет, – коротко ответил полковник.
У причала, к которому обычно пристыковывался личный звездолет Исодзаки, их ожидал авизо. Экипаж корабля приветствовал Исодзаки кивками, помог пристегнуться к креслу, и корабль устремился к месту назначения, сопровождаемый двумя факельщиками.
