Лхомо Дондруб расплылся в улыбке. Андроид кивнул. Я начал склоняться к мысли, что только я один ничего не понимаю в происходящем.
– Всем спокойной ночи, – завершила Энея. – Выходим на рассвете. Провожать не обязательно.
– Вот еще! – встрепенулась Рахиль. – Мы придем попрощаться.
Энея кивнула и пожала ей руку.
Мы с Энеей остались одни на верхней террасе. После сражения небо казалось совсем темным, и я не сразу осознал, что это тучи перевалили через гребень и стирают звезду за звездой, как мокрая тряпка – мел со школьной доски. Открыв дверь своей спальни, Энея вошла, зажгла фонарь и снова появилась на пороге.
– Рауль, ты идешь?
Мы поговорили. Но не сразу.
Любые описания близости – нелепы, но сама близость нелепой быть не может, если ты близок с тем, кого действительно любишь. В ту ночь я это понял.
А потом мы с Энеей накинули кимоно и перешли к открытым сёдзи. Энея вскипятила на маленькой спиртовке чай, мы взяли чашки и сели друг против друга, прислонившись к раме, соприкасаясь босыми подошвами, прямо над бездонной пропастью. Было холодно и пахло дождем. Вершину Хэн-Шаня закрыли облака, вдали фейерверком сверкали молнии.
– Неужели Рахиль – та самая, из «Песен»? – спросил я. Мне хотелось задать совсем другой, главный вопрос, но я не решался.
– Да, та самая. Дочь Сола Вайнтрауба, которая заболела на Гиперионе болезнью Мерлина и двадцать семь лет с каждым днем становилась все моложе и моложе. Сол взял ее в паломничество грудным младенцем.
– А еще ее звали Монетой, – добавил я. – И Мнемосиной…
– Советницей, – прошептала Энея. – И Памятью. Подходящие имена для той роли, которую она тогда играла.
– Двести восемьдесят лет назад! В десятках световых лет отсюда… на Гиперионе. Как она сюда попала?!
Энея улыбнулась. Теплый чай дышал паром, тонкими струйками поднимавшимся к ее взъерошенным волосам.
– Я родилась больше чем двести восемьдесят лет назад. И в десятках световых лет отсюда… на Гиперионе.
– Так она попала сюда так же, как и ты? Через Гробницы Времени?
– И да, и нет. – Энея подняла ладонь, упреждая мои протесты. – Знаю, Рауль, ты хочешь разговора начистоту… Никаких притч, никаких аналогий, никаких иносказаний. Согласна. Время для такого разговора пришло. Но истина в том, что Сфинкс – лишь часть ее странствия.
Я ждал.
– Ты помнишь «Песни»… – начала Энея.
– Я помню, что паломник по имени Сол взял с собой дочь… а потом кибрид Китса каким-то образом спас ее от Шрайка, а потом она начала взрослеть нормально… Он унес ее в Сфинкс и перенес в будущее… – Я осекся. – В это будущее?
– Нет. Рахиль снова выросла и стала молодой женщиной в очень далеком будущем. Ее отец вырастил ее во второй раз. Их история… она чудесная, Рауль. В буквальном смысле слова чудесная.
Я потер лоб. Утихшая было головная боль норовила вернуться.
– И она пришла сюда через Гробницы Времени? Вернулась с ними в прошлое?
– И через Гробницы – тоже. Но она и сама способна перемещаться во времени.
Я вытаращил глаза. Это похоже на полное безумие.
Энея улыбнулась, словно прочла мои мысли. А может, и правда прочла.
– Я понимаю, Рауль, это похоже на безумие. Многое из того, с чем нам предстоит столкнуться, кажется весьма странным.
– Мягко говоря… – фыркнул я. И тут в мозгу щелкнул еще один переключатель. – Тео Бернар!
– Да?
– Ведь в «Песнях» был Тео, верно? Мужчина…
Существует много различных версий «Песней»: устные пересказы, баллады, и в этих сокращенных версиях малосущественные подробности довольно часто опускаются. Бабушка заставила меня выучить почти всю поэму, но скучные места никогда не вызывали у меня особого интереса.
– Тео Лэйн, – подсказала Энея. – Одно время он был референтом Консула на Гиперионе, а впоследствии стал первым генерал-губернатором от Гегемонии. Я как-то раз видела его, когда была маленькая. Воспитанный такой. Спокойный. Носил очень забавные архаичные очки…
– А эта Тео… – Я все пытался разобраться, что к чему. – Может, он поменял пол?
Энея покачала головой.
– Длинный, но не сигара, как сказал бы Фрейд.
– А кто?
– Тео Бернар – прапрапра-и-так-далее-правнучка Тео Лэйна. Ее история – сама по себе приключение. Но родилась она в наше время… бежала из имперских колоний на Мауи-Обетованную и присоединилась к повстанцам… Но она так поступила из-за слов, сказанных мною первому Тео почти триста лет назад. Эти слова передавали из поколения в поколение. Тео знала, что я буду на Мауи-Обетованной, и знала когда…
– Это как это?
– А именно это я и сказала Тео Лэйну, – невозмутимо ответила Энея. – Сказала, когда буду там. Память о моих словах жила в его семье, так же как память о паломничестве к Шрайку жила в «Песнях».
– Значит, ты способна видеть будущее, – очень спокойно сказал я.
– Не будущее. Будущие, – поправила меня Энея. – Я же говорила, что способна. И ты слушал меня сегодня вечером.
– Ты видела собственную смерть?
– Да.
– Расскажешь, что ты видела?
– Не сейчас, Рауль. Пожалуйста. Потом. В свое время.
– Но если будущих несколько, – чуть не простонал я, – почему же ты видела только одну свою смерть? И если ты ее видела, почему ты не можешь ее избежать?
– Я могла бы ее избежать, – тихо сказала она, – но это был бы неправильный выбор.
– То есть как это? Разве можно предпочесть жизни смерть?! – Я невольно сорвался на крик, крепко сжав кулаки. Энея взяла меня за руку.
– В том-то все и дело, – прошептала она так тихо, что мне пришлось склониться к ней, иначе бы я не расслышал. Молнии продолжали свою пляску над отрогами Хэн-Шаня. – Смерть невозможно предпочесть жизни, Рауль, но порой это необходимо.
Я тряхнул головой. Должно быть, в ту минуту я выглядел очень угрюмо, но мне было наплевать.
– А не расскажешь ли ты, когда умру я?
Она посмотрела на меня своими бездонными глазами и сказала:
– Не знаю.
Я обиженно заморгал. Ее что, совсем не заботит мое будущее?
– Конечно же, заботит, – шепнула она. – Я просто предпочла не смотреть эти волны вероятности. Видеть свою смерть… трудно. Увидеть твою… – Энея сдавленно всхлипнула, и только тут я понял, что она плачет. Я передвинулся поближе и обнял ее. Энея положила голову мне на грудь.
– Прости, детка, – пробормотал я, сам толком не понимая, за что прошу прощения. Меня переполняли странные чувства, смесь счастья и горечи. При мысли о предстоящей утрате мне хотелось выть, швырять камни, молотить скалы кулаками. И словно в ответ, на севере прокатился раскат грома.
