— Куда-куда? — искренне изумилась Глаша.
— Так мои племянники дискотеку называют, —
пояснила Подвойская и тут же похвалила:
— Молодец! Инициатива — лучший способ завести детей.
Кстати, ты себе что, губу просверлила? Просто супер! Я вот слишком поздно
поняла, что у мужчин преобладают папуасские реакции на противоположный пол.
Все, дура, думала, лаской возьму!
— Номер не прошел?
— На ласковых только алкоголики западают. Остальным
подавай тело!
Приободренное Глашино «тело» отправилось в кафе-мороженое.
Народу там, как назло, было выше крыши. Она поискала глазами свободное место и
остановилась на столике, за которым сидел только один человек: мужчина лет
сорока-сорока пяти с двухдневной щетиной, четко вылепленными губами и
задумчивыми глазами разведчика Штирлица.
— Привет, кекс! — сказала Глаша, подходя к нему
развязной походкой. — Тут можно пришвартоваться?
Пока не появился Витя Стрельников, она решила обкатать
выученные словечки, чтобы впоследствии они звучали более естественно.
— Садись, — пожал тот плечами и окинул Глашу
невнимательным взглядом.
«Интересный тип, — подумала та. — Вот только нос у
него длинноват. И уши оттопыренные. Зато челка густая. И, главное, точно такого
цвета, которого нам с парикмахершей никак не удается добиться при покраске».
Мужчина пил кофе и курил — перед ним стояла пепельница,
полная сдавленных в гармошку окурков.
— Слушай, крендель, — снова обратилась к нему
Глаша. — Здесь бабло сразу надо платить или когда уходишь?
— Валера, — мрачно сказал мужчина.
— Что — Валера?
— Меня так зовут — Валера. Не кекс и не крендель.
— Ладно, кент, не мороси, — с необидной интонацией
попросила Глаша.
Тот в упор уставился на нее. Взгляд был неприятный, какой-то
тягучий.
— Хорошо-Хорошо: Валера! — поспешно поправилась
Глаша.
Еще не хватает ей повздорить с незнакомцем! В наши дни это
чревато: можно нарваться на бандита с покалеченной психикой, который достанет
пистолет и сделает тебе бесплатный пирсинг в самом неподходящем месте. Однако,
прерывать эксперимент не хотелось, поэтому Глаша, заказав себе ванильное
мороженое, снова обратилась к соседу:
— А что, — спросила она, — кофе тут шибко
голимый?
— Какой? — искренне изумился тот.
— Ну, плохой, негодный! — нетерпеливо пояснила
Глаша.
— Почему плохой? Очень даже ничего.
Небритый Валера отвечал неохотно и на Глашу почти не
смотрел. Она воровато потрогала серьгу — разговаривать было жутко неудобно,
появился даже некоторый присвист, потому что губы из-за самодельного «пирсинга»
смыкались не до конца.
— А ты не в курсе, здесь берло подают? — снова
пристала она к соседу.
Тот только фыркнул. Было ясно, что он снова не понял, о чем
речь.
— Старикан замшелый, — пробормотала она с чувством
собственного превосходства. Потом повысила голос и «перевела»:
— Берло — это выпивка.
— Господи, в каком инкубаторе тебя вывели? —
изумился тот, склонив голову к плечу.
— Давай не переходить на личности! — предупредила
его Глаша. — А то я тебе с тыквы слепок сниму. Ты кишкануться сюда пришел?
Так вот кишканись и соскакивай!
Ей так понравилась собственная находчивость и то, как
художественно вплетались в речь выученные словечки, что она приободрилась.
Когда Витя Стрельников затеет с ней беседу, то в два счета забудет о разнице в
возрасте!
Она поглядела на часы — стрелки показывали без пяти минут
восемь. Ее сосед тоже посмотрел на часы, а потом на дверь. Дверь была у Глаши
за спиной, поэтому ей все время приходилось вертеться. Ведь Витя мог и не
узнать ее со спины, всю в заколочках и в коротенькой кофточке, оставлявшей
открытой полоску тела над поясом джинсов. В конце концов, только вчера днем она
предстала перед ним в консервативном костюме, заурядно причесанная, без сленга,
пирсинга и, главное, без желания понравиться.
— Кульно, что здесь жужу крутят, — заявила она
совершенно скисшему соседу. — Люблю я это дело! И не какой-нибудь отстой,
а конкретный музон!
— Конкретный — это какой? — рассеянно спросил тот,
не отрывая взгляда от двери. — Тяжелый металл?
— Конкретный — это значит прикольный, клевый. У тебя
чего, детей нет?
Тот не успел ответить, потому что к столику неожиданно
подошел Витя Стрельников и, уставившись сверху на улыбающуюся Глашу, удивленно
воскликнул:
— Ой! А я вас сначала даже не узнал!
Он был одет и причесан, как «хороший мальчик», и Глаша рядом
с ним смотрелась примерно так, как Жанна Агузарова могла бы смотреться в паре с
Муслимом Магомаевым. Их чисто внешнюю несовместимость заметил и противный
Валера — у него сделалось такое изумленное лицо, что Глаша даже хихикнула.
Витя выдвинул для себя стул, резко сел и несколько раз
кашлянул, поднеся ко рту кулак. Глаза у него бегали по сторонам, а уголок рта
некрасиво дергался. «О! — подумала Глаша. — А я его задела! Если он
еще сейчас посмотрит на часы, можно будет считать, что мальчишка у меня в
кармане». По ее наблюдениям, когда мужчина смотрит на часы в присутствии
женщины — значит, он заинтересован, но не желает этого показывать.
Витя Стрельников посмотрел на часы, и, чтобы не спугнуть
его, Глаша светским тоном сказала:
— Вить, я хочу угостить тебя чем-нибудь. У меня сегодня
хрусты есть.
— Да что вы, что вы! — встрепенулся тот и поглядел
на нее испуганно. — Я сам!
— Ладно тебе! — Глаша похлопала его по руке,
которая тотчас же убралась под скатерть. — Ты ведь студент, сам хрустов не
зарабатываешь, небось самовар доишь?
— Простите? — тонким, петушиным голосом
переспросил Витя. — Какой самовар?
Лицо у Глаши непроизвольно вытянулось. С двух слов стало
понятно, что «пассажир не рубит».
— Доить самовар — это значит брать деньги у
папы, — пояснила она.
— Так и есть, — неожиданно подал голос небритый
сосед. — Он доит самовар. И в настоящий момент самовар находится в стадии
закипания.
Глаша удивилась, а Витя Стрельников втянул голову в плечи.
Она поняла, что юношу нужно защитить.
— Ну ты, мурня небритая! — с вызовом заявила
она. — Скинься в тюбик!
— Прелестно, — процедил сосед. — Элиза Дулитл
в современном варианте. Вот что, Витя, иди домой, а мы тут с тетей Глашей
поболтаем.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — та не смогла
скрыть своего изумления.
— Эт-то мой отец, — сглотнув, пояснил Витя
Стрельников и поднялся на ноги. — Пап, ты знаешь что? Ты много на себя
берешь. Я не для того тебе все рассказал, чтобы ты за мной шпионил. Все время
говоришь — доверие, доверие, а сам ведешь себя, как…
