— Не поддамся.
— Знаю я вас!
— Нас? — спросила Глаша сама себя, когда Лева
вышел. — Знает он нас? Кого — нас?
Она подержала перед своим носом ключи от машины, которые
всучил ей Бабушкин, и вздохнула. Что это — забота врача и коллеги или
подбивание клиньев? Неужели многодетного и правильного Леву потянуло на
сторону? А, да ладно! Все равно ей сейчас не до любви, и кому, как не терапевту
широкого профиля, это понимать?
Раиса Тимуровна в приемной по-прежнему была окружена толпой
жадных до сенсаций сотрудников. Вероятно, история пошла по второму кругу,
сдобренная личными переживаниями рассказчицы и подробностями ее мученического
пребывания в кладовке.
Стрельникова нигде видно не было, и Глаша дала себе
обещание, что с этого момента между ними установятся только деловые отношения.
Только.
Выйдя на улицу, она закинула сумочку на плечо и зажмурилась,
чтобы не дать ни одной распроклятой слезинке выкатиться из глаз. Лида сказала
бы, что ей срочно нужно посетить казино. Она верила в приметы и была убеждена,
что за хроническое отсутствие любви господь должен выплачивать своим заблудшим
овцам материальную компенсацию. Хотя бы время от времени.
Беленькая и чистенькая Левина машина спряталась за
жасминовым кустом, подставив один бок солнцу. Солнце висело над парком и
казалось желтым, как маргарин. Глаша вытянула вперед руку с брелком, и машина
весело «бикнула», открывая для нее дверцы.
Глаша решила занять водительское место и уже наклонилась
вперед. Уже дохнуло на нее из салона особым запахом кожи, бензина и освежителя
воздуха, какие водители вешают на зеркальце, как вдруг она догадалась, что
сзади кто-то есть. Она хотела обернуться, но не успела, почувствовав холод за
ухом. Что-то острое ужалило ее в шею, и Глаша поняла, что мир валится в
тартарары. Она глубоко вдохнула воздух и провалилась в пропасть.
Глава 9
Возвращение к реальности происходило поэтапно. Сначала Глаша
ощутила ужасный гнилостный запах, потом почувствовала спиной холодный пол и в
последнюю очередь осознала, что сидит в помещении без света. Было совсем темно,
только где-то над головой расчерчивала темноту белая полоска — вероятно, это
была щель, через которую до нее добирался дневной свет.
— Отлично, — сказала Глаша вслух и села.
Потом попробовала встать. Ей ничто не мешало — потолок оказался
высоким. Даже слишком высоким. Ощупав руками пол и стены, она пришла к выводу,
что находится в бункере или подвале и до выхода никак не добраться.
— Эй! — крикнула Глаша осторожно.
Никто не отозвался. Тогда она крикнула громче:
— Есть кто-нибудь?
Безрезультатно. Полчаса спустя она орала во всю глотку, но
сверху не доносилось ни звука. «Вдруг я на кладбище? — помертвела
она. — В каком-нибудь склепе времён отмены крепостного права?» Сюда
месяцами никто не наведывается. А если кто и забредет ненароком, она не
услышит. А если ее услышат, испугаются. Еще бы — услышать вопли из-под земли!
Добрые люди могут еще сверху землицы накидать от греха. Или зальют яму
керосином и подожгут. Добро — оно всегда с выдумкой.
Мысль о кладбище заставила ее вспомнить о Прямоходове, о его
убийстве и обо всем, что ему предшествовало. Глаша перестала скакать по своей
возможной могиле и задалась вопросом — а кто, собственно, посадил ее сюда? И с
какой целью? Может быть, это Антон мстит за своего братца? Да нет, он просто не
мог узнать, что случилось в центре. Или мог? Может быть, он позвонил как раз,
когда Нежного повязали, и кто-то проболтался?
Подумав еще немного, Глаша все же отвергла кандидатуру
Клютова. Для того чтобы сработать так быстро и ловко, нужно обладать умом и
смелостью. Клютов же показался ей недалеким и истеричным типом. Достаточно было
вспомнить, сколько времени он рыдал, прежде чем смог внятно рассказать братцу,
что случилось.
Значит, оставался — кто? Глаша не знала. Если бы еще понять,
с какой целью ее сюда засунули! Чтобы спрятать? Чтобы вернуться в удобное время
и вытрясти из нее какую-нибудь информацию? Чтобы убить?
Все это как-то связано с Петей Кайгородцевым. Наверняка.
Глаша вспомнила б темно-синих «Жигулях» без номеров. Когда появились «Жигули»,
на нее напали в первый раз. Что-то такое она узнала. Или высказала какое-то
предположение. Она начала вспоминать все события одно за другим и не находила
ничего — ничего! — что могло бы сделать ее опасной для кого бы то ни было.
Может быть, она недостаточно внимания уделила Сусанне
Кайгородцевой? «С чего я вообще взяла, что Сусанна рассказала мне
правду? — неожиданно подумала Глаша. — Может быть, у них с Нежным был
бордель и они делили доходы поровну? Впрочем, все это одни догадки. Наверняка я
ничего не знаю. Ни-че-го».
На руке у Глаши были часы, но разглядеть, сколько времени,
она не могла. Тот, кто засунул ее сюда, не озаботился тем, чтобы она ни в чем
не нуждалась. Ни питья, ни еды, ни свежего воздуха. Благодаря щелке наверху
она, возможно, не задохнется… Глаша содрогнулась. Но как быть со всем
остальным? В кармане юбки нашлась пачка жевательной резинки, и это было все.
Если похититель вернется, чтобы расправиться с ней, то ей
хотелось бы знать, с кем она имеет дело. Ему не нужно даже особо напрягаться.
Стоит просто замазать чем-нибудь щель, вот и все убийство. Чистенькое,
необременительное..
Глаша прикусила губу. Скорее всего, ее оставили тут умирать.
В ином случае убийца расправился бы с ней сразу, пока она была без сознания.
Необременительное убийство!
В этом определенно что-то есть. Петю ударили по голове,
Прямоходова задушили, а ее посадили в склеп. Почему?
Существует только одно объяснение. «Допустим, мне чем-то
страшно мешает Лида, — лихорадочно размышляла Глаша. — Она знает
что-то такое, что может мне навредить. Стать причиной моего долгого тюремного
заключения. Я понимаю, что мне надо ее убить. Но ведь это Лида! Лида, с которой
съеден вместе не пуд соли, а целый самосвал. Разве я смогу ударить ее или
задушить? А вот отвезти в укромное место и забыть, где оно находится, —
это совсем другое дело. Совсем, совсем другое».
Про Лиду Глаша подумала просто так. Не потому, что она ее в
чем-то там подозревала. «Интересно, как она отнесется к известию о том, что я
пропала? — подумала Глаша. — Еще одно, третье исчезновение, которое
так и останется неразгаданным. Конечно, если не случится чудо».
Чуда не случилось. Глаша хотела пить, есть, спать — хотела
жить! К тому же, в яме было холодно. Глаша сняла с себя кофту и подложила под
себя. Кроме того, время от времени она растирала себя снизу доверху и махала
руками. По ее примерным подсчетам, сделать которые помогла то темнеющая, то
светлеющая полоска над головой, она просидела в своем карцере остаток дня, ночь
и еще один день. Ужасно болела голова, а недавно приобретенный гастрит грыз
желудок, словно голодная крыса. «Скоро я начну отключаться, — горестно
подумала она. — А потом вырублюсь окончательно».
