— Ты что, Петь, с ума сошел? Какое вуду? Вуду только на
негров действует. Это их, негритянские, фишки.
— А я слышал, что они везде, по всему миру… Мастерят
таких куколок из соломы или из воска, втыкают в них булавки…
— Тебя обманули, — твердо заявила Глаша. —
Лучше скажи, когда Сусанна стала поить тебя горьким чаем. Когда это началось?
— Ну… Когда? Весной. Где-то в марте. Эх, Глаша, надо
было мою фотографию с памятника соскоблить!
— Не надо, — сердито ответила та. — Вдруг это
заговор и мы спугнем преступников? Сначала следует выяснить, зачем все это было
сделано.
— Глаш, ты такая умная! — восхитился Кайгородцев и
добавил:
— У меня там машина, у главных ворот. Я тебя подброшу
до метро. Ты не забыла, что тебе еще в типографию?
Едва очутившись за воротами кладбища, Кайгородцев перестал
трястись, а когда сел за руль своего «Фиата», окончательно пришел в себя.
— Жаль, что нельзя напиться в ботву, — заявил он и
добавил:
— Ты, Глаш, там, в типографии, проверь все как следует.
Цветоделение чтоб на уровне. Ну, тебе не впервой!
«Не надо было его разубеждать насчет вуду», — подумала
Глаша, дрогнув тонкими ноздрями. Кайгородцев определенно нравился ей больше,
когда боялся.
В типографии она быстренько закруглилась с делами, но вместо
того, чтобы возвратиться на работу, отправилась на тот самый пляж, где
познакомилась с Дукельским, корова его забодай. Время было как раз то самое,
правда, день не выходной. С другой стороны, парни, которые ее
интересовали, — школьники или студенты. А у них сейчас каникулы.
Школьники или студенты возлежали на том же самом месте, на
том же самом одеяле, которое Глаша очень хорошо запомнила. Одеяло было детское,
синее с зайчиками, в прошлый раз оно навеяло на Глашу грусть. Пришли мысли о
пролетающих годах, неудачных попытках выйти замуж, о детях, которые у нее могли
бы быть. В общем, одеяло и было виновато в том, что она привязалась к
Дукельскому. Он показался ей симпатичным, радикулитчик хренов.
— Добрый день, молодые люди! — сказала Глаша,
остановившись над лежащими на одеяле. Она постаралась сказать это добрым
голосом, но молодые люди все равно страшно напряглись.
Их было четверо — голоногих, волосатых, прыщавых и
комплексующих. Они вскинули головы и уставились на нее, не моргая. Только один
произвел на Глашу приятное впечатление: у него и фигура была ничего, и во
взгляде читалась некая взрослая самоуверенность. К нему-то Глаша и обратилась в
первую очередь.
— Может быть, вы меня помните?
Юноши переглянулись и напряглись еще больше.
— Не-ет, — протянул один, усеянный веснушками с
головы до ног.
— А что было-то? — спросил второй, подобравшись.
— Да ничего, ничего! — Глаша почувствовала себя
молодой учительницей, которую коварная директриса засунула в самый шальной
десятый класс. — Вы, ребята, не беспокойтесь. Просто я тут с вами рядом
загорала в субботу. Помните? Вот тут я лежала, на полотенце. Купальник у меня в
клеточку.
— Я не помню, — сказал веснушчатый.
— И я, — подтвердили двое его приятелей.
«Вот, докатилась! — подумала Глаша. — Мне всего
тридцать пять, а для студентов я уже — пустая порода. Шлак. Они на меня даже
внимания не обратили. Софи Лорен скоро семьдесят, а за ней мальчики гоняются,
как слепни за поцарапанным пальцем. Надо немедленно договориться с Кошмаровым о
серии грязевых обертываний».
— А вот я вас помню, — неожиданно сказал тот из
четверки, который сразу произвел на Глашу приятное впечатление.
У него были широкие скулы, твердый подбородок и смелые
зеленые глаза под сбитой набок челкой. Наверное, девицы избаловали его
вниманием, оттого он и держал себя свободно с незнакомой женщиной.
— Простите, как вас зовут? — улыбнулась ему Глаша,
решив не тратить силы на остальных.
— Виктор Стрельников, — охотно сообщил тот.
— Вы наверняка уже студент, — польстила ему Глаша.
— Да, перешел на второй курс. А что?
Витя Стрельников поднялся на ноги, оказавшись на голову выше
Глаши.
— Значит, память у вас хорошая.
— Вы что, из милиции? — испуганно спросил кто-то
из оставшейся на одеяле тройки нервным голосом.
— Да вы что? Какая милиция? — рассмеялась
Глаша. — Я референт в медицинском центре.
— Я знаю, — сказал Витя. — Я слышал, как вы
говорили это тому типу, который рядом с нами пасьянсы раскладывал.
Глаша страшно взволновалась, но постаралась сдержать
ликование.
— Из-за него я сюда и пришла, — с милой улыбкой
сообщила она. — Знаете, что он придумал?
— Что? — заинтересовались студенты.
Теперь уже они все приняли вертикальное положение и стояли
перед ней, не зная, какую принять позу. Глаша была в летнем костюме, а они
почти голышом, это их смущало и даже немножко злило.
— Он сказал, будто бы я представилась ему врачом,
предложила сделать бесплатный массаж и выдавила пару позвонков. Теперь он
собирается получить инвалидность, а меня засадить в тюрьму.
— Да вы что, серьезно? — спросил Витя Стрельников,
расширив глаза. — После того как вы ушли, он два раза купался, а потом
играл в волейбол с телками.
— Я тоже видел, — неохотно признался веснушчатый.
— Ой, ребята! — Глаша прижала руки к груди. —
Вы меня так выручите, если сможете все это подтвердить! Возможно, конечно,
удастся поставить этого гада на место другими способами… Но мне бы хотелось
подстраховаться. Я могу как-то с вами связаться? Обещаю, что сделаю это только
в крайнем случае.
— Я дам вам свой телефон, — предложил Витя
Стрельников, без всякого стеснения улыбаясь Глаше. Улыбка у него была простой и
приятной. — А вы мне свой, хорошо?
— Конечно! Вот домашний, а вот рабочий. На работе я
обычно до семи.
Глаша так обрадовалась, обнаружив свидетелей, что готова
была расцеловать каждого студента в отдельности. Может, заплатить им? Студентам
всегда живется плохо. Молодость пожирает не только здравый смысл, но и деньги в
невероятных количествах. Впрочем, говорить сейчас о деньгах было уже как-то
неудобно. «Вот если придется свидетельствовать против Дукельского, тогда
предложу им вознаграждение», — твердо решила Глаша.
* * *
— Дукельский может поцеловать меня в зад! —
сообщила она Кайгородцеву, ворвавшись к нему в кабинет.
И тут увидела Нежного. Он сидел в кресле, закинув ногу на
ногу. Сидел и располагал к себе. Несмотря на дорогой костюм и умопомрачительно
дорогие ботинки. Просто лицо у него было таким — располагающим. Несмотря на
тернистый путь к достатку, его глаза не казались убитыми, как у большинства
хозяев жизни, — они были живыми, любопытными и улыбались очень празднично.
