Юный остяк покивал, растирая затекшие от веревок руки. И тут же скривился, побледнел.
– Поди, болит, спина-то? – доброжелательно осведомился священник… однако продолжил фразу уже не столь участливо: – Правильно болит. Ты казака нашего почто чуть не угробил, змеина?
– Я не хотел казака. Хотел только бубен вернуть. Дедушкин бубен, да-а.
– Так дед-то твой, выходит, волхв? – Отец Амвросий нехорошо прищурился – языческих жрецов он, мягко говоря, не жаловал.
– Не волхв, а шаман, да-а!
– Невелика разница. Одно и то же! Ох, зря мы тебя отвязали…
– Не зря! – сверкнул глазами, темно-зелеными, как еловые лапы, спасенный неожиданно перекрестился. – Вам Господь за то воздаст сторицей.
Увидев такое дело, священник ошарашенно заморгал:
– Так ты что, крещеный?
– Нет.
– А что тогда крестишься?
– Просто уважаю ваших богов. – Парень повел плечом и снова скривил от боли тонкие губы.
Густые русые волосы его упали на глаза мягкой нечесаной челкой.
– И что нам теперь с ним делать? – почесал затылок отец Амвросий. – С собой вести? Так сбежит… разве опять связать только.
Иван вдруг смачно зевнул, поспешно перекрестив рот, и потянулся, с хрустом расправив плечи:
– Да пусть бежит – зачем он нам нужен-то? Тем более с такой-то спиной… эй, паря, тебя хоть как звать-то?
– Маюни, – узкое лицо пленника вдруг озарилось совсем детской улыбкой, застенчивой и белозубой, – Маюни из рода старого Ыттыргына, да-а. Мы в лесах жили, по берегам Ас-реки, русские ее Обью называют, а край тот – обдорским. Хорошая река, большая, широкая, да-а… мы там хорошо жили… пока колдовские люди не пришли… Убили всех, в полон многих угнали – богам своим жестоким в жертву.
– Господи, Господи! – поиграл желваками священник. – Жаль, нам в те края не надо, а то б… Показали б им – жертвы! Тебе лет-то сколь?
– Тринадцатую весну видал.
– Понятно, – усмехнулся Иван. – По-вашему – совсем уже взрослый. Жениться пора.
– Пора. – Парнишка улыбнулся с неожиданной грустью. – Девушку только хорошую найти надо, да-а. Только вот… сирота я, из рода моего никого не осталось… посватать некому! Да и не нужен я никому… безродный.
Маюни вздохнул, опустив густые ресницы, и снова скривил губы, взглянув на казаков исподлобья:
– Так я пойду, можно?
– А что, есть куда идти? – усмехнулся Иван. – Да и сможешь ли?
– В лес пойду, да-а, там барсучий жир – целебный.
– Не замерзнешь? Все ж зима скоро.
– Так я ж лесной житель! Вылечусь, мухоморов заварю – петь-плясать, веселиться буду!
– О как! – Приятели с хохотом переглянулись. – Мухоморов он накушается, ага! Так есть еще в лесу мухоморы?
– У меня сушеные припасены, да-а.
– Да-а, – со смехом передразнил атаман. – Без мухоморов, конечно, веселье никак, знамо дело.
Маюни тоже засмеялся, но грустно:
– Одному без мухоморов невесело, да-а.
– Думаю, одному и с мухоморами-то не очень… – Иван махнул рукой. – Ну, прощай, паря. А хочешь, так к нам приходи – проводником. Раз, говоришь, леса здешние знаешь.
– Я подумаю, да-а, – совсем по-взрослому отозвался отрок.
Да он и был взрослым, лишь только по годам – мальчонкой, но не по сути. Юный охотник, лесной житель, привыкший полагаться лишь на себя самого… да еще на богов и лесных духов.
– Странный он какой-то, – свернув за мечеть, покачал головой атаман. – Остяк, а волосы светлые… и глаза.
– Глаза у многих лесных народцев такие, – не преминул пояснить отец Амвросий. – А вот волосы светлые – только у остяков. Да и у тех встречаются редко.
– Сказал – тринадцатую весну встретил, – усмехнулся Иван. – А по виду – уж юн больно.
Священник поправил висевший на груди крест:
– Сам знаешь, друже, остяки да вогуличи все такие. Маленькие, щуплые, однако выносливые – ого-го! Вот и этот, язычник малый, такой. Ничо! Заживет на нем все как на собаке – живенько заживет.
Они уже обошли мечеть, как вдруг… прямо наперерез им выскочил Маюни – уже в оленьей рубахе с узорочьем.
– О! – улыбнулся атаман. – Решил все же в проводники податься?
Отрок покачал головой:
– Ничего еще не решил, да-а. Просто сказать хотел. Вы – хорошие люди…
– Э! – громко засмеялся Еремеев. – Знал бы ты…
– А я знаю – я чувствую. Мой дедушка не зря шаман был, да-а.
– Тьфу ты, Господи! – услыхав про шамана, перекрестился отец Амвросий. – Так ты только это хотел сказать?
– Не только. – Парнишка зачем-то огляделся по сторонам. – У Исраила-аги в амбаре – пленницы заперты, он их увезти не успел, спрятал. Приказчика оставил присматривать. Хорошие девушки, непорченые – очень дорогой товар. Идемте, я покажу где. Только… не худо бы людей еще взять, воинов, да-а.
Воинов взяли своих: Афоньку Спаси Господи, Ослопа с Силантием, Чугрея и прочих, что в отсутствие командира и священника особенно не безобразили, а спокойно делили имущество некоего средней руки торговца. Не успевший – а может, и не захотевший – сбежать купчина, сообразно случаю, накинув на себя старенький армячок и стеная, бегал по двору со всклокоченной бороденкой, то и дело причитая по поводу выволакиваемого из дома на двор добра: медных масляных ламп, старой перины, пары рассохшихся сундуков и прочего хлама. Справедливости ради надо отметить, что посуда-то была все же серебряной, а также еще попадались стеклянные и золотые кубки. К вящему горю негоцианта, стекло просто разбилось, а вот золото пришлось казакам куда как по нраву – собственно, за ним ведь и шли.
Узнав про девок, казачины приободрились: четыре пожилые тетки (весь гарем купца) их ничуть не прельстили, а кого помоложе из женского полу поблизости не было – прятались где-то или сбежали.
Просторный двор почтеннейшего сибирского работорговца Исраила-аги окружал высокий тын из крепких, заостренных сверху бревен.
– Настоящий острог! – пиная массивные ворота, шутили казаки.
Открывать ворота никто почему-то не торопился, верно, боялись.
– А может, там и нет никого? – Афоня Спаси Господи озадаченно почесал затылок, искоса поглядывая на отца Амвросия, коего давно уже считал своим покровителем и всячески старался на него походить, что покуда получалось как-то не особо.
– Вогулич сказал – есть, – тихо промолвил Иван.
– Не вогулич, а остяк, – тут же поправил священник.
Пожав плечами, молодой атаман обернулся, поискал глазами Маюни и, не найдя, разочарованно свистнул:
– А сбежал, похоже, вогулич-то… Ладно, ладно – остяк. Может, и нет тут никаких дев? Инда, глянем – увидим.
