– Авраама я. Так в гости-то зайдете? Мы уж и пирогов в очаге напекли…
Еремеев задумался – кругом казаки шли, в жилища свои возвращались… а он, значит, к девкам сейчас пойдет. И добро бы был простой казак, а то атаман – неудобно как-то!
– Да пойдем! – Штраубе взял приятеля под локоть. – В кои-то веки фройляйн в гости зовут. Неужто откажем? Так доблестные кавалеры себя не ведут!
И уговорил ведь, хитрый черт! Правду сказать, недолго и пришлось уговаривать.
Махнул рукой атаман:
– Зайдем, чего тут. Раз уж пироги.
Ах, пироги-то как пахли – прямо как дома, из печи, с пылу с жару! Постарались девы-то, что уж там говорить. Лучины свеженькой натесали, воткнули по всем углам – для свету, очажок для тепла стопили – в одних рубахах да сарафанах сидели, при виде гостей вскочили все, поклонилися:
– Ах, гостюшки дорогие, долгожданные, добро пожаловать!
Усадили гостюшек на почетные – перед очагом – места, плеснули в кубки бражицы. Хорошие кубки, серебряные, такие же и блюда – все из Кашлыка прихвачено, зря, что ли, в полоне татарском томились?
– Ах, девушки, до чего ж вы красивы! – Подняв кубок, Штраубе галантно склонил голову, искоса поглядывая на статную светлоголовую Онисью… Онисью Никифоровну. – Вот за вашу красоту сейчас и выпьем. А, герр капитан? Э-э! – Поглядев на стол, немец укоризненно поцокал языком. – А себе-то что не налили? Наливайте.
– Да пейте. Вы ж – гости.
– Найн, найн, так дело не пойдет, клянусь святой Бригитой. Позвольте-ка, я сам налью. Оп-па! Да садитесь к столу же!
То ли случайно так получилось, то ли нарочно – а только оказался молодой атаман бок о бок с предметом своих воздыханий – кареглазой красавицей Настей. Уселся, голову повернул – даже смутился малость. А потом – как по три кубка выпили – вроде бы и привык, не смущался боле. Да и не к лицу атаману смущаться какой-то там… Ой, не какой-то там! Иван лгать не любил, в том числе и себе самому, в отличие от многих прочих. Крепко запала ему на сердце кареглазая красавица Настена, кабы не поход, так давно бы заслал сватов… Ничего! До золотого идола только добраться, а уж там…
Ладонь Ивана словно бы невзначай легла на руку Насти… девушка не отпрянула, скосив глаза, улыбнулась. Заулыбался и Еремеев, еще ближе к девчонке придвинулся, чувствуя исходящее от нее тепло… от которого молодого атамана в жар бросало! Да и как не придвинуться-то – коли теснота? Землянка остяцкая, чай, не терем. Вот и немец Штраубе тоже придвинулся, да уж так, что совсем в угол Онисью затолкал.
А Иван, поставив опустевший кубок, обвел девушек неожиданно серьезным взглядом:
– Вот что, девы. На круге решили дальше идти, без зимовки.
– Да мы знаем уже, – усмехнулась рыженькая Авраама. – Ждет-пождет нас путь-дорожка дальняя.
Атаман, шутки не приняв, потрогал на виске шрам:
– Я вот к чему говорю. Путь опасный, и что там впереди – никто не ведает. Может – богатство да слава, а может, и погибель. Вы б, девы, с нами не шли, здесь бы остались.
– Одни?
Девчонки переглянулись.
– А вдруг нападет кто? – хмыкнула Авраама. – И что мы тогда – отобьемся? Лес-то – он только безлюдным кажется, окромя людоедов, там еще и вогуличи есть, и остяки – те, что за Кучума-царя воюют. Вы нас им, что ль, оставить хотите?
Еремеев не нашел, что и ответить, – права была рыженькая, ох как права! Так, скорее всего, и вышло бы: немирный таежный народец живо бы пронюхал о том, что на зимовье одни девы остались. И чтоб их не взять? Ни сил, ни ума не надо. С другой стороны – тащить за собой девок – обуза, да еще какая.
Девушки снова переглянулись, зашептали что-то на ухо одна другой – гости в сие не вмешивались, ждали.
– Нет уж, казаки, – встав, выступила за всех Настя. – Уж вы нас с собой берите. Раз уж решили, потянули на север – так уж до конца идите. Вместе так вместе. Права Авраама, здесь мы без вас – добыча легкая. Да и мужиков бы с десяток оставить – тоже не долго бы осаду держали, не так?
Еремеев молча кивнул.
– Ну а раз так, то нечего и говорить боле! – В карих глазах девушки вспыхнули, загорелись упрямые золотистые искорки. – С вами мы пойдем. Да не думайте – обузой не будем. Мы, слава богу, не больные, сильные, с походом управимся, еще и в пути стряпать будем. Так, девы?
– Так, так, Настена. Верно! Не смотри, атаман, что мы бабы, – повыносливее многих казаков будем.
– Да кто б сомневался?! – с некой смешанной с видимым облегчением обреченностью отмахнулся Иван. – Тут ведь дело не в том, выносливые вы или нет, а в том, что бабы! Девки вы неглупые, понимаете, о чем толкую…
– А тогда сразу не нужно было нас брать! А раз уж взяли – чего ж теперь кидать? Не по-мужски это, не по-казачьи.
– Что ж, пусть так! – Поднявшись на ноги, атаман вдруг улыбнулся открыто и весело, словно спал с его души какой-то тяжелый груз. – С нами так с нами – как решили, так и будет. Ну что – брага-то осталось еще?
– Осталась, Иван свет Егорович, как не остаться? А ну-ко, Ганс, под лавку загляни…
Гости засиделись недолго, уходя, перецеловали всех – девы выглядели довольными, раскраснелись, не столько от бражицы, сколько от осознания того, что с ними – с бабами! – вдруг да посоветовались, что их голос спросили! Диво дивное, чудо чудное: не кто-то другой их судьбу решил – сами! И от того было девчонкам приятно… и как-то боязно.
…Десять дней казаки тащили по берегу струги, спрямляя путь, – река-то петляла изрядно, – рубили просеки, несли суда на руках, как было уже и раньше, когда шли за Камень. Уставали изрядно, чего уж, к вечеру просто валились с ног все, не исключая и самого атамана. И так было приятно увидеть заранее разожженные девушками костры, на которых уже варилась сытная ушицада кипел в котлах чай из морошковых листьев, что девы нарвали по пути! Да уж, обузой красавицы точно не стали: собирали хворост, готовили, били острогами рыбу, рубили лапник для шалашей, ставили-разбивали шатры – уставали не меньше, чем мужики, однако виду не показывали: пели, смеялись, держались бодро.
– Ай да девки у нас! – хвалили казаки. – Вот таких-то бы нам и в жены.
Так говорили, однако думали-то совсем по-другому – и все девушки то понимали прекрасно: женитьба не такое простое дело, так и не бывает никогда, чтоб какая понравилась, ту и под венец – не-ет! Брак – дело семейное, и главные тут люди – родители жениха и невесты, родниться-то семьям, что же касаемо подросших детей, то их мнения никто и нигде не спрашивал. А еще частенько так случалось, что муж намного старше был, а за женой обязательно давали приданое: чем богаче, тем лучше – по приданому и честь, и почет. Что же касается бывших пленниц… Да, красивы, душевны, но неизвестно, какого роду, – по сути-то, безродные, семьям своим – если и живы кто – уже не нужны, вернувшимся из татарской неволи девкам одна – в монастырь – дороженька. Ведь все знали, все догадывались, что там с ними в плену делали, зачем брали. И кому нужна бесчестная жена, безродная бесприданница? Ну, пусть этих-то обесчестить не успели – если их же словам и верить, – но приданого-то никто не даст, да и породниться – с кем? А бог весть… ни с кем, наверное…
