Из лесу всю ночь доносились какие-то жуткие крики, рычание, писк – словно бы кто-то кого-то рвал, кто-то кем-то поужинал. Обычное дело. К берегу ни одна тварь не выползала, да и на реке никто ни за кем не гонялся, лишь на самой заре заплескала на плесе рыба.
На заре казаки и поднялись, чтобы с первыми лучами солнца пуститься дальше – вниз по теплой реке Ас-ях, на поиски вожделенного золотого идола. Золотой морок давно застил глаза всем, заставляя двигаться вперед со всей возможной скоростью и отвагой. Одного лишь отца Амвросия да еще, может быть, его верного послушника Афоню как-то не особенно волновало богатство – куда более прельщала мысль нести слово Божие диким народам. Разрушить проклятые капища, выстроить церковь, крестить дикарей… Для такого дела не жалко и жизни, да и нет ничего худого в том, чтоб, в случае чего, просто погибнуть не ради поганого злата, а во славу Господа нашего Иисуса Христа!
Так рассуждал священник, и мысли свои старался вложить в мозги казаков, понимая, конечно, что труд этот во многом напрасный… напрасный, но такой нужный и угодный самому Богу!
И был еще один человек, коего не прельщало золото, впрочем, и благодати Христовой он тоже не знал. Юный язычник Маюни, поклонник северных странных богов, отрок, вызвавшийся быть проводником в незнаемой им самим земле – земле страха и ужаса древних угорских легенд! Он-то что искал? Что его тянуло? Наверное, почти то же самое, что отца Амвросия. Почти…
– А где Маюни? – когда уже собирались отчаливать, вдруг озаботилась Настя. – Что-то нигде его не видать. Ты не видел, Иване?
Иногда забывалась девчонка, на людях называя господина атамана запросто – Иваном. А может, и не забывалась… может, специально, как говаривали казаче, «чтоб привыкал!
– Не знаю, – отмахнулся атаман, занятый своими делами. – С вечера твоего дружка не видал.
– Так что же, мы без него поплывем? – упрямо не отставала дева. – Тут вот и бросим, на съедение чудищам?
– Думаю! – Отце Амвросий, услыхав разговор, подошел ближе, перекрестил обоих. – Думаю, сей вьюнош сам нас бросил – сбежал.
– Да не мог он сбежать! – убежденно возразила Настена. – Маюни хоть и язычник, а парень честный, надумал бы уйти – сказал бы. Да и кто его тут удерживал-то?
Еремеев вдруг улыбнулся:
– Вот тут ты права! А, отче? Как можно бежать оттуда, где никто никого не держит?
– Да я ведь просто так выразился, – обиженно тряхнул бородою святой отец. – Образно! Ну, пусть не сбежал, пусть ушел. Так хоть и вправду сказал бы.
– Может, не хотел никого будить.
– А вдруг его схватил кто? – Настена сверкнула глазищами с такой яростью и вызовом, что атаман и священник попятились – вот ведь какие в душе девы бушевали страсти! Это из-за язычника остяка-то!
– Маюни – мой друг. – Справившись с собой, девушка опустила глаза, взглянула исподлобья… все так же упрямо, как раньше. – Может, чуть задержимся? Ну, совсем-совсем немного… Я просто пробегусь по бережку, покричу, а?
Иван вдруг испытал нечто вроде ревности, хотя прекрасно понимал, что повода к ней, по сути-то, не имелось. И тем не менее поиграл желваками, но вместо суровой отповеди – мол, не дело бабе мешаться в казачьи дела – резко махнул рукой:
– Нет!
– Нет?!
– Одна не пойдешь. Со мной. Подожди! Я еще казаков кликну.
Настя порывисто обняла атамана за шею и, видимо устыдившись вовсе не подобающего скромной деве поступка, тут же отпрянула, побежала к сходням:
– Я на бережку пожду.
– То верно, – поглядев ей вослед, негромко заметил священник. – Права девка-то: негоже людей бросать. Остяк этот, хоть и язычник, а, считай, наш, ватажный, хоть и негодный уже как проводник. Одначе не в этом дело… Казаки своих не бросают – верно ты решил, атаман. Если остяк сам ушел – пусть… А если увел кто, утащил… хоть погребем останки.
– Если найдем. – Иван угрюмо потрогал шрам.
– Если найдем, – кивнув, согласился священник. – А не найдем, так поищем – долг свой до конца исполним.
Маюни ушел еще ночью, тайком, не говоря никому ни слова. Даже Насте! Просто не мог, не имел права сказать. Чужие не должны знать – никогда.
Отрок помнил рассказ матери, а той передал дед как раз перед самой своей смертью, просто некому больше было передавать – Маюни был еще слишком мал.
Дед – Эреми Ыттыргын – считался одним из самых сильных шаманов лесного народа, как сами себя называли ханты, его так же уважали и двоюродные, а пожалуй, и родные братья хантов, называющие себя просто – «люди» – «манси».
Род Ыттыргынов – род шаманов! – когда-то давно жил именно в этих местах, и где-то здесь, у этой вот приметной излучины, у старого дуба, как помнил Маюни, должна быть священная роща, а в ней – священный камень, упавший с неба еще до начала времен. Отрок, едва увидал вчера тот дуб с борта струга, так и почувствовал, как сильно заколотилось сердце. Тот был дуб, тот самый, про который рассказывал дед, других таких здесь просто не имелось.
Итак… сотня шагов вдоль излучины, потом – на три перелета стрелы влево. Маюни не считал вслух шаги и не боялся заблудиться – он же вырос в лесу и в любой, даже в самой непроходимой, чаще чувствовал себя как дома. Да лес и был для него – дом.
Три перелета стрелы… Ну, и где же? Какие тут заросли! Папоротники высотой в три человеческих роста, толстенные лиственницы, кедры, а между ними – словно ползучие змеи… да нет, не змеи, тоже какие-то растения, Маюни таких раньше никогда не видал. О великий Нум-Торум – ну где же, где?
Небо высветлело уже, алело на востоке зарею, но здесь, в чаще, еще было темно. Хотя Маюни видел все зорко. Конечно, не так, как кошка, но мог и в темноте идти, правда, не всегда, а лишь в особых случаях… вот как сейчас.
О боги! Неужели ошибся?! Принял обычный дуб за тот, что был нужен… Нет, нет, не должен был! Нет.
– Иди за мной, юный шаман Маюни из рода Ыттыргын, – вдруг услыхал отрок.
Женский приглушенный голос звучал будто бы ниоткуда… и отовсюду сразу, звучал в голове.
– Здравствуй, Мис-нэ, светлая лесная дева, – узнав голос, поклонился высокой сосне остяк. – Ты явилась, чтоб…
– Да! Я приведу тебя. Иди на зов.
Маюни пошел на зов, на тихий голос, и через некоторое время оказался на заросшей кустарником и густой травою поляне, посередине которой возвышался огромный, почти вполовину елей, камень. Священный камень лесных людей!
– Спасибо тебе, Мис-нэ…
Лесная дева ничего не ответила, давно исчезла… а, может, и не было ее, показалось все. Пусть так. Пусть показалось. Но камень-то – вот!
Отвязав от пояса бубен, отрок стащил через голову рубаху из оленьей шкуры и острым ножом сделал надрез на правом плече. О, священный камень не сам собой упал с неба, его сбросили, и Маюни прекрасно знал – кто. Как знал его дед, и дед деда… и дальше, до начала времен.
