– Оттого-то он и помог, ясно.
– И боги белых людей помогли!
– Это мы знаем, – кивнула Аючей, сверкнув черными очами. – Половина щуки – им. Всем богам – поровну.
– Справедливо, – оценил юный шаман. – Так и надобно делать, да-а.
…Струги неспешно плыли по длинному озеру с прохладной прозрачной водою – видно, здесь тоже били ключи, и это всех радовало. Казаки давно уже научились распознавать: коль вода в озере или протоке теплая, коричневато-зеленая, мутная – значит, водятся в ней и коркодилы лютые, и зубастые водяные драконы, и змеищи толщиной с бревно, и еще бог знает кто.
А холодную-то водицу этакие твари не жаловали, боялись, вообще холода не любили. Ведь и дома, на Родине, змеи да ящерицы уже по осени залегали в зимнюю спячку… так и эти – ужасные драконы о двух задних лапах, огромные рогатые ящерицы, невообразимого размера «коровищи» с длинными шеями и хищным взглядом.
– Злое волхвовское солнце дает жизнь всем здешним чудовищам, – сидя на корме рядом с кормщиком, вслух рассуждал отец Амвросий. – Не оно бы, не было бы и чудищ, все бы враз перемерзли, подохли бы.
– Правда и есть, отче. Подохли бы!
Поддакнув, Афоня Спаси, Господи вдруг высказал одну интересную мысль, весьма пришедшуюся по душе атаману, впрочем, и не только ему одному:
– А вот ежели б это солнце поганое потушить на какое-то время, выждать, пока все драконы сдохнут, а потом – опять зажечь! То-то рай был бы! Пшеничка бы вызревала, рожь…
– Тьфу ты, Господи! – неожиданно разозлился священник. – Уж кому-кому, а тебе-то, Афонасий, стыдно не понимать: сам же ведь и говоришь – солнце-то волхвовское, поганое, на погибель всему православному люду созданное! Погасить его, капища языческие разрушить – в том долг каждого христианина! Погасить! Чтоб не было больше никогда мерзкого творения Диавола! А ты предлагаешь – зажечь? Зачем? Душу сатанинским теплом тешить? Даже не душу – тело греховное… утробу.
Отец Амвросий даже вскочил на ноги, до чего разволновался, расчувствовался. Синие очи священника пылали жаром, пышные волосы растрепались, окладистая светло-русая борода победно топорщилась, в широких плечах играла недюжинная сила, несомненно направленная против всякого зла.
– Ох, отче… А ведь верно! – Устыдившись греховных собственных мыслей, послушник конфузливо потупил взор и покраснел столь густо, что казалось, об его щеки можно было бы зажечь свечу! – Господи, спаси, Господи, спаси… Прости мя, грешного.
…Озеро, по которому плыли струги, изобиловало мелкими островками, поросшими редкими сосенками и елями, и это тоже не могло не радовать: будет где на ночлег остановиться со всей безопасностью, напиться, выкупаться в прохладной водице, не опасаясь, что какая-то хищная тварь вдруг восхочет тобою поужинать. Никаких соглядатаев в небе не летало, правда, они могли запросто скрываться за деревьями, к каравану особенно не приближаясь.
Два зубастых дракона как-то появились на бережку, водили страшными головами, урчали, принюхивались, проявляя явный интерес к стругам. Пришлось шмальнуть из фальконетов – одному чудищу тут же оторвало башку, второму распороло брюхо – бедолага долго и жутко выл, пока кто-то его не загрыз наконец, но этого казаки уже не видали, уплыли.
После этого случая вся хищная зубастая братия держалась от каравана подальше, из чего атаман заключил, что драконы не так уж глупы и довольно быстро учатся… Чего никак нельзя было сказать о длинношеих травоядных «коровушках» с крупом величиной с боярские хоромы – те вообще не реагировали ни на что, вполне могли случайно раздавить струг своими огромными лапами или, махнув хвостом, разнести в щепки. Хорошо хоть, эти совершенно жуткие с виду тварищи – целая ходячая крепость! – не ели людей, да и вообще отличались довольно мирным нравом… правда, наряду с этим – и тупостью преизрядной. Корова – она корова и есть.
– Эй, атамане! Глянь-ко! – обернулся с носа впередсмотрящий Ондрейко Усов. – Вот так чуда!!!
– Левый борт – табань! – подскочив, закричал атаман. – Левее, левее берите!
Ну конечно, левее… куда уж левее-то, коли там хорошо видная мель, усеянная острыми камнями. Зато справа…
Справа был остров! Живой, тяжело дышащий, покрытый слизистыми чешуйками серовато-зеленой кожи, с длинной шеей, увенчанной несоразмерно маленькой головой, деловито обгладывающей верхушки высоких деревьев и папоротников.
– Черт! – выругался Еремеев. – И надо ж было ему сюда забрести… холодно ведь!
– Так он, видать, холода-то еще не почувствовал, – усмехнулся отец Амвросий… – Покуда до головы дойдет! Да и есть ли в такой головенке мозги? О-о-ой… Что творит-то!!!
Стоявшее наполовину в воде чудовище, не отрываясь от еды, вдруг махнуло хвостищем – то ли отгоняло кого, то ли так просто, от нечего делать…
Два струга выкинуло на мель, третий едва не разнесло в щепы…
Бабах!!! – рассерженно рявкнула пушка.
Что без приказа – понять можно, нервы не выдержали у казачков.
Пальнули – молодцы! – метко, вылетевшее из пушки ядро угодило чудищу прямо под хвост – вот смеху-то у казаков было!
А зверюга как жевала себе листочки, так и жевала, словно совсем ничего и не заметив! Да и правда, ну подумаешь, какое-то там ядро!
– Струги, струги перетаскивайте! – спрыгнув на мель, принялся распоряжаться атаман. – Фальконеты, пищали – заря-жай! В башку чудищу… целься! Да не вздумайте без приказа выстрелить: завалится, все под такой тушей и останемся!
Слава богу, чудовище не обратило никакого внимания на струги, на копошащихся около судов людишек. Ну, мелочь всякая суетится – что на них смотреть-то? Когда кругом так много вкусных мягких листьев, умм… умм… умм… А вот еще молодая кора!
Живенько – подгонять никого не надо было! – перетащив струги через мель, казаки с таким проворством заработали веслами, что за час пропыли верст десять… ну, может, чуть поменьше… А пока еще недалеко уплыли, услыхали позади жуткий вопль, переходящий в глухое урчание.
– Верно, напал кто-то на коровищу-то, – меланхолично заметил кормщик. – А струги-то поцарапали, атамане! Надо бы завтра все осмотреть.
Еремеев отрывисто кивнул – и без того знал, что многие суда требуют срочного ремонта:
– Дневку завтра устроим. Починим, ага.
«Коровищу» поминали недолго, да и назад особо никто не смотрел – вряд ли исполин вдруг бы погнался за стругами. А и погнался бы – так пушки на что? Отстрелили бы головенку живо!
Да все спокойно было позади… если не считать того, что вся рыба почему-то враз бросилась к берегам, а под водой появилось вдруг вытянутое – сажени в полторы – тело с длинной остромордой головой с усеянной мелкими зубищами пастью, с небольшим хвостом и ластами, словно у морских котиков или моржей. Таясь у самой поверхности воды, чудище целеустремленно плыло за стругами, благоразумно держась на почтительном расстоянии от судов. Не само по себе плыло, словно влитой, сидел на шее сей водной зверюги наездник, голова которого, в зеленом травянистом шлеме, едва торчала из воды. Впрочем, время от времени озерный всадник придерживал свою зубастую водную «лошадь» и, привстав, внимательно всматривался в уплывающий прочь караван.
