«Светочка тяжело больна, с моей точки зрения, – писала Роза Герасимовна сватье. – Но ты, Дуся, права. Пока она сама не пожелает, мы ничего сделать не сможем. В доме ты не представляешь, что творится. Она жалуется на бессонницу. Но я не верю. Что делать?»
«Я молиться буду. Свечку поставлю», – скупо ответила баба Дуся.
Петя, который при первой возможности рассказал Сашке о том, что видел маму, спросил, что это значит. Сашка знал ответы на все вопросы.
– Бутылки были? – деловито уточнил он.
– Какие бутылки?
– Обычные. На кухне. Пустые.
– Нет вроде бы.
– Значит, точно чокнулась. Лучше бы бухала. Если бы бухала, то зашили бы, как моего дядьку. На время помогает. Но если не бухает, тогда шизанулась.
Петя не мог себе представить, как его мама могла шизануться. Да и эту женщину, странную, старую, совсем не такую, какую он помнил, Петя не считал мамой. И даже придумал себе, что они с бабой Розой ездили к другой женщине, к дальней родственнице, например. Но не к его маме. Ведь совсем не похожа!
У Пети тогда случился острый, но недолгий приступ нервной диареи, который, к счастью, прошел незамеченным бабой Розой.
Но осталось другое – Петя перестал запоминать лица, если можно так сказать. Мама в его памяти осталась не той женщиной в одеяле, хотя он разглядел ее очень хорошо – и обгрызанные до мяса ногти на руке, которой она подхватила край одеяла, и ярко-красный, отколупанный лак на большом пальце правой ноги. И волосы – отчего-то иссиня-черные, короткие, стоящие дыбом, хотя Петя прекрасно помнил, что у мамы волосы были каштановые, длинные, струящиеся волной по плечам.
То же самое случилось потом с отцом. Когда Петя приехал за получением конверта, в мужчине, который открыл ему дверь, отца он не узнал. Потому что его отец, как прекрасно помнил Петя, был высоким. А мужчина, который его поприветствовал рукопожатием, как взрослого, был низенький, с выпирающим арбузным животом и сверкающей лысиной. Видимо, так падал свет, что от этой лысины Петя не мог оторвать взгляда – он ведь точно помнил, что лысины в прошлый раз у отца не было! И такого живота тоже! Неужели это другой мужчина? Да нет, голос отцовский и вопросы, традиционные, бессмысленные – как дела в школе, как бабушки, что читаешь? – тоже отцовские.
Петя не узнавал учителей в школе, даже одноклассников, не говоря уже об одноклассницах. Своими тревогами он поделился с Сашкой.
– У тебя просто прицел сбился! – захохотал друг. – Ты людей не разглядывал, а пригляделся – и бац, все увидел.
Только бабушки и Сашка оставались всегда такими, какими их знал и представлял себе Петя. Не менялись, не отращивали себе вдруг уши (Петя это заметил у одноклассницы Полины, которая тайно ему нравилась, пока он вдруг не разглядел у нее огромные уши, которые она прятала под волосами). А у классной руководительницы Петя увидел прическу, стоящую дыбом, и наконец, к своему облегчению, понял, за что ее прозвали Гнездо. А ведь до этого и не понимал, только делал вид, что понимает.
Правда, неожиданное прозрение имело побочный эффект – Петя стал рассеянным, с точки зрения бабы Розы, и мог не заметить пятен на рубашке или что на улице идет дождь и нужно взять зонт. Он не замечал тарелки, которая стояла у него под носом, и цифр на доске, которые расплывались в затейливые узоры. Петя мог заметить, что у той же самой Полины расстроенный вид, и она чуть не плачет – наверняка девчонки опять обидели, но не видел того, что учительница писала на доске. В общем, он был рад тому, что его зрение так резко изменилось, поменяло фокус, проявив интересные, завораживающие детали – веснушки на носу у Сашки, рассыпанную по руке «гречку» у бабы Дуси, «беременное» пятно на лице у молоденькой учительницы рисования. И Петя наслаждался своими открытиями, вглядываясь в лица.
Это длилось до того момента, пока не вмешалась баба Роза, которая заметила, что внук щурится, приглядывается, трет глаза и стал хуже учиться. Роза Герасимовна учинила допрос Пете, тот отнекивался, говорил, что все хорошо, но она потащила его к окулисту. Ко всем прошлым болячкам добавилась еще одна – зрение минус два. Петя пытался доказать врачу и бабушке, что все наоборот – он стал лучше видеть, намного, но они ему не поверили. Баба Роза опять «доставала» через знакомых витамины на основе черники. В витамины она не особо верила и заодно запретила Пете смотреть телевизор, читать при светильнике и каждый день заставляла внука делать гимнастику для глаз, прописанную доктором. В один из дней у Пети на столе оказался очечник – здоровенный, кожаный, в котором лежали очки.
– Не буду, – заявил Петя бабушке.
Баба Роза всколыхнулась и прочитала ему лекцию о том, что он может ослепнуть к окончанию школы, если не будет постоянно носить очки. А Петя так и не смог признаться бабушке, что стеснялся вовсе не очков, а очечника, который она ему выбрала.
У Розы Герасимовны появилась еще одна забота – следить за тем, чтобы Петя носил очки и не щурился. Только у бабы Дуси он мог забросить очки подальше и наслаждаться «другим» зрением – рассматривать продавщицу в деревенском магазине, Сашкину маму, которая показалась ему очень красивой, и он понял, в кого Сашка такой красавчик, как считали все деревенские девчонки.
Когда же Петя надевал очки, все становилось таким же, как прежде. И он узнавал людей, не видел в них ничего выдающегося и интересного. Очки Петя терпеть не мог, потому что был убежден – в них он видит намного хуже.
Кстати, Ксюша тоже умела быть разной. Петя восхищался тем, как меняется цвет ее глаз в зависимости от освещения. Как волосы вдруг становятся пшеничными с рыжиной, хотя еще вчера казались светло-русыми. Пете нравилось наблюдать, как Ксюша из длинноногой блондинки превращается в высокую девушку с длинной шеей, широкими мужскими плечами, вытянутым туловищем и непропорционально коротковатыми ногами. Ему хватало мозгов не рассказывать Ксюше о своих наблюдениях – она бы его не поняла. Обиделась. Но такое двойное зрение у Пети осталось на всю жизнь. А уж что стало тому причиной – очки или тот случай, когда он увидел мать во мраке квартиры, Петя так и не понял.
Был период, когда все стало хорошо – мама приезжала к бабе Дусе и привозила подарки. Она смеялась и была такой же, как прежде. Петя ходил на станцию ее провожать, и они собирали по дороге землянику, разглядывали поезда и играли в игру – кто едет в вагоне. Мама очень смешно изображала людей, которые могли сидеть и смотреть в окно – то брюзжащего дядьку, то злобную старушку, то капризного ребенка. Петя хохотал до колик в подреберье и считал, что его мама – актриса.
После смерти бабы Розы мама пропала. Петя не рискнул спросить у бабы Дуси, которая после похорон сватьи слегла с сердцем, куда делась мама.
Ему тогда тоже пришлось не сладко – поскольку Евдокия Степановна лежала пластом, наотрез отказавшись от госпитализации, но согласившись на приходящую медсестру, Петя столкнулся с бытом. Нужно было обслуживать хотя бы себя. И опять на выручку пришел Сашка, который, зайдя проведать друга, ушел и вернулся с матерью, отцом и дядькой. Пока отец колол дрова для печки, дядька ремонтировал крыльцо, которое «каши просило» и давно стояло покосившимся, Сашкина мать хозяйничала на кухне – варила борщ в кастрюле размером с таз, жарила пирожки, лежавшие грудой на подносе. Сашка в это время уволок Петю в ванную и учил его стирать носки и трусы. У Пети не получалось – он ныл и говорил, что можно включить стиральную машинку, но Сашка не сдавался. Заодно заставил Петю перестирать постельное белье, которое они выжали в четыре руки, и помыть полы во всем доме. Сам Сашка проворно таскал воду, помогал матери мыть посуду и делал все ловко, споро и умело.
