Дарси был бледен. Он опять помотал головой и спросил:
— Как мне… Куда мне девать? Чтобы алиби?..
— Вы про нож? Думайте сами. На то вы и сочинитель. Но сперва уточним: стало быть, вы?..
— Я как все.
— Хорошо. Пойдем дальше. Жан-Марк?
— Мне дороже Адриана…
— Понятно. Адриана?
— Она просто булькнула… Я схватила… я ткнула ножом, а она метнулась наперерез и прикрыла собою Жан-Марка… Откуда-то сбоку… Я не заметила.
— Вы хотите в тюрьму?
— Не хочу.
— Георгий, что скажете вы?
Суворов увял. Повиснув с щеки, пена пала на мертвую скатерть. Его передернуло.
— Ну же!
— Я не видел. Я только пришел. Значит, это была Адриана?..
— Вы не видели. Только пришли. Вы не знаете, кто это… Наверно, вам лучше спокойно сменить свой костюм и все позабыть из того, что вы, к вашему счастью, не помните.
— Она просто булькнула, словно внутри у нее лопнул шарик с водой… — повторила Адриана.
— Сделайте одолжение, избавьте нас от подробностей, — сказала Элит и велела Расьолю: — Поищите в аптечке успокоительное. Не хватало еще, чтобы ваша подруга забилась в припадке.
Расьоль удалился. Суворов быстро поднялся к себе. Адриана тряслась и икала. Дарси спросил:
— Когда вы приехали?
— Только что, — отозвалась Элит. — Хорошо бы минутою раньше… Пожалуйста, раздобудьте в подвале веревку.
Дарси ушел. Какое-то время Адриана с Турерой оставались наедине. Не считая, конечно, лежащего трупа.
— Вот, попей, дорогая. — Расьоль протянул на ладони таблетку. Адриана послушно ее приняла, опрокинула в рот и запила из чашечки с кофе. Дарси вернулся с тяжелым канатным мотком.
— Подойдет?
— Подойдет. — Просунув веревку под тело, Элит стала вязать три узла: под плечами, ногами, под поясницей. — Готово. Где Суворов?
— Я здесь.
— Поднимайте и выносите втроем. Я покамест открою багажник.
— Вы слишком рискуете…
— Дарси, вы слишком пытаетесь мне угодить. Может быть, вам известно другое решение? Поделитесь же, мы в нетерпении ждем.
Англичанин молчал.
— Тогда — выносите. Адриана, подайте-ка мне тех вон бронзовых истуканов с каминной доски. Будут грузилом.
— Вы хотите ее утопить? — спросил Суворов. Голос его прозвучал откуда-то из-за спины.
— Неудачная фраза, Георгий. Я хочу устроить ей погребение — разумеется, не на дафхерцингском кладбище, а в покладистых водах Вальдзее. Пусть Гертруда разделит с ними их немоту. В четырех километрах отсюда есть мост. Глубина — метров восемь. По берегу — только колючки, крапива да заросли дикой брусники. Там уж точно ее не найдут. Вот, кладите… Осторожней, Расьоль! Постыдитесь следящей за вами души. Хорошо. Ну-ка, дайте теперь мне закрыть… Получилось. Адриана, почему бы и вам не поехать сейчас же со мной? Вдвоем мы управимся легче. А потом я подброшу вас прямо на станцию. Ну же, решайтесь! Неужели вам вовсе не хочется пострадать только самую малость за свою столь большую вину? Не в тюрьме, так хотя бы на воле… Адриана, я жду.
— Элит, позвольте уж мне, — предложил ей француз. — Моя вина здесь не меньше.
— Согласна, почти что не меньше. Но вашей подруге это нужней. Вы, все втроем, оставайтесь. Пишите. Вам ведь был, помнится, надобен труп? Правда, Оскар? Чего вы сконфузились, Георгий? Что там было у Чехова про висящее в первом акте ружье? Так что в этой бессмысленной смерти смысл я вижу пока что один: торжествует литература…
Она села в машину. Адриана еще колебалась. Суворов приблизился к приспущенному на дверце стеклу и тихо спросил:
— Элит, скажите мне правду. Гертруда была не немая?
— С чего это вдруг?
— Я слышал, как вы с ней тогда говорили. Ночью. Помните? Три дня назад. Перед тем как…
— Послушайте, Георгий. Не надо кощунства. Гертруда была совершенно глуха и нема. А то, что вы слышали, — это другое.
— Телевизор? — Суворов прищурился.
— Телефон. Вероятно, я проверяла автоответчик. Адриана?..
Та села. Она вся дрожала. Расьоль помахал ей рукой.
— Заклинаю вас, господа: ни единого слова. Живите здесь с миром, гуляйте по парку, загорайте на озере, валяйтесь в шезлонгах, но главное — завершайте шедевры. К сожалению, кое-что в контракте нам придется изменить: отныне вы сами себе и кухарки, и слуги. Если кто подвернется мне вместо Гертруды — не премину сообщить.
— А когда вы обратно?
— Не знаю. Право, Оскар, не травите мне душу. Мне еще прятать труп.
Машина отъехала. Литераторы проводили багажник глазами.
— Жан-Марк, лучше б вам тогда утонуть.
— Спасибо за откровенность, Георгий. Лучше б мне тогда утонуть…
— Лучше б вам обоим заткнуться, — процедил сквозь зубы скупой на эмоции Дарси. — И пораскинуть мозгами, что нам делать с треклятым ножом.
— Все что угодно.
— Хоть проглотите.
Реплика Расьоля подействовала на Суворова удручающе: он как-то вмиг вспомнил про лезвие и компот.
— Уйдите хотя бы с дорожки, Георгий. Не переступать же нам каждый раз через вашу блевотину. Пойдемте, Дарси, не будем ему мешать.
Кое-как они прожили день. Но к вечеру стало труднее. Расьоль лечился нервным посвистываньем, разбавляя его красным бордо. Суворов приклеился к водке и запивал каждую рюмку кружкой светлого пива. Дарси не изменил своим привычкам и, попыхивая трубкой, хлестал из огромных стаканов все тот же коньяк.
— Вам бы, коллега, очень пошел кальян, — заметил Расьоль. — По-вашему, по-английски, — «хаббл-баббл». Коньяк наливаете в хаббл, глотаете дым, возвращаете баббл — и вся недолга.
— А в промежутке рожаете мир по теории Хаббла, — вклинился Суворов, пощелкивая зажигалкой.
— Что-то знакомое. Мир, рожденный из взрыва? — Расьоль сделал губами «па-баххх». — Дайте припомнить: пространство и время, появившись синхронно из предельно малой энергетической точки, стремительно — доли секунды — расширяются и производят материю. Так примерно?
— Где-то около. Чего вы все щуритесь, будто берете меня на прицел?
— Больно нужно. Вы себя, милый Георгий, погубите сами. Могу сказать как: надорветесь душой. А щурюсь я потому, что меня напоследок подводят очки. Все эти драки плюс топление в озере…
— Да уж, баббл вы там исполнили, я доложу, — загляденье.
— Джентльмены, благодаря вам я только что разжился философским камнем. Открыл главное противоречие макрокосма.
— Ну-ка, ну-ка… Сейчас мы его быстренько выправим и хором, все вместе, пропоем миру «да». Но сперва я плесну вам еще коньяку.
