Они сидели за столиком с непременными приятелями Антони, которых тот щедро угощал. Мужчины шумно болтали, не обращая внимания на Бекки. Она пыталась тоже принять участие в застолье, но Антони крикнул:
– Не твоего ума дело! Мужчины разговаривают! – И вдруг, как бы сжалившись, добавил, подмигнув хитрым глазом: – Лезь под стол, займись делом!
Но Бекки лишь усмехнулась, сама не понимая, что это с ней вдруг происходит?! Обычно, чем грубей Антони, тем слаще было ощущение…
В это время в дверях появилась квадратная блондинка. Расшитая стеклярусом блузка с трудом сдерживала напор могучего бюста. Обводя посетителей взглядом, она задержала глазки на Антони и улыбнулась.
– А ну, причаливай сюда, моя булочка! – крикнул Антони.
Девица приблизилась, виляя упругим задом.
– Садись ко мне на колени, малышка. Эта старая ведьма, – Антони повел глазами на Бекки, – отказалась меня позабавить. Давай покажем ей, что таким мужчиной, как я, не швыряются!
Девица проворно выполнила желание Антони, елозя задом по коленям, и Антони принялся целовать ее шею. Бекки от неожиданности опешила.
– Что уставилась? – прикрикнул Антони. – Ты такую сисю видала когда-нибудь? Это не твой худосочный мешочек! – Антони расстегнул блузку девицы.
Белая грудь вывалилась, точно парное тесто. Антони, причмокивая, потянулся губами к соску. Бекки вскочила и бросилась к выходу. Антони скинул с колен девицу и метнулся следом. Он догнал Бекки у самой машины.
Антони демонстративно прекратил свои ночные походы, и Бекки пожалела о той истории. Ей стоило больших трудов уговорить заупрямившегося мужа возобновить визиты в манящие заведения. Настойчивость Бекки могла обернуться злобой, и Антони уступил, он понимал – нельзя перегибать палку. При всей самонадеянности, Антони понимал, что Бекки привлекает в нем лишь жажда сексуальных влечений. В то же время, поведение жены его настораживало. Ему не было дано постичь, что эротическая самозабвенность Бекки граничит с культовым фанатизмом, когда любое проявление преданности своей религии считается дозволенным, а главное – нравственным. В душе Бекки происходила борьба. С одной стороны, ее терпимость всего, в чем проявлялась эротика, с другой – самолюбие, женская гордость. Борьба эта приносила страдание.
Однажды Антони обратил внимание на одиноко сидящую пьяную проститутку. Он направился к ней, выволок из-за стола, облапил и принялся раскачиваться в медленном танце.
Бекки не спускала с них злых, прищуренных глаз.
Она видела, как Антони усадил девку на высокий стул в дальнем углу бара, задрал юбку и преспокойно вошел в нее. Бекки застыла, словно пораженная громом, – наглое, демонстративное предательство мужа ее потрясло. Бекки хотелось броситься к ним, бить его, бить ее, но одобрительный гогот всей компании сдерживал ее.
Антони оставался невозмутимым. Достойно завершив свое дело, он достал бумажник, бросил девке деньги и вернулся к своему столику.
Бекки не удержалась и, обернувшись к мужу, выкрикнула:
– Дрянь! Какая же ты дрянь!
Антони наклонился и влепил Бекки оплеуху.
Бекки упала со стула.
Антони переступил через нее и сел на стул, который только что занимала Бекки.
И вновь неделю они провели каждый у себя…
Бекки простила Антони, уверив себя, что предательство мужа всего лишь шалость, бравада перед друзьями, действие алкоголя, наконец, – в ней побеждал дьявол вожделения. А Антони на какое-то время отбросил сомнения, поверив в абсолютную власть над Бекки. Никуда она от него не денется, что бы он не сотворил.
По приезде в гости семейства Питера, они переехали в «большой» дом. «Большим» он назывался в отличие от «маленького» дома Антони, в горах. Это чудовище, «маленький» дом, Бекки не показывала никому, да Антони и не настаивал. Вряд ли мог Питер оценить его вкус…
День семейство проводило в парке, на теннисном корте, в бассейне или катались на новом катере, купленном Бекки по случаю приезда детей. Выбирались на какие-то фестивали, воскресные парады. Побывали и у амишей, по желанию Кэти… Вечерами отдыхали дома, у телевизора. Или просто посиживали у камина.
Тут Антони оказывался лишним, что он прекрасно понимал. Ну какая в нем нужда? Другое дело – днем: машину вести или катер; учить Кэти ездить на косилке, а то и демонстрировать Питеру новое приспособление для поливки цветов…
Вечером он испытывал муку, сидя с глубокомысленным видом в стороне. И слушал.
– Ты знаешь, Бекки, Нострадамус предсказал, что Лос-Анджелес погибнет от землетрясения! – вещала эта сопля, жена Питера, Синтия, – Антони ее недолюбливал.
– Что ты говоришь, Синтия, это серьезно? – ужасалась Бекки. – Возможно, он ошибался?
– Нет, дорогая, Нострадамус никогда не ошибался. Он предсказал Гитлера, Сталина, вторую мировую войну, – поправлял Питер. – И это столько веков назад.
Антони не выдерживал. Имел же он право на свое мнение!
– А я вот знал человека, который за добрую милю мог угадать, кто за рулем автомобиля – мужчина или женщина! – голос Антони звучал вызывающе.
– Как так? – живо откликался Питер.
– Вот так! – отрезал Антони. – Огромные деньги выигрывал на пари. – Он встал и вышел из гостиной, чувствуя на себе, как ему казалось, восхищенные взоры. Он с трудом сдерживал себя от продолжения разговора, который вел бы на другом, более привычном для него языке: «Умники, едри вашу мать. А поиграть с моим Нострадамусом не хотите? Нет?! Поглядели бы вы, что ваша ангел-Бекки с ним проделывает ночами. Такого Нострадамуса, как мой, во всем штате не сыщешь, это не ваши жалкие крантики… Тьфу!»
Возвращался Антони, когда все уже спали. А Бекки не просыпалась, даже когда Антони с шумом и кряхтеньем укладывался в постель… «Ишь, сучка, – негодовал Антони, – как только попадает в их компанию, тут же я ей не нужен! Будто я ей безразличен. Который день спит, как убитая… Посмотрим, надолго ли тебя хватит?!»
Хватило ненадолго. Едва дети уехали, как Бекки кинулась в постель и принялась наверстывать упущенное. Она вновь начала испытывать радость от общения с Антони наедине. А тот, как всегда, был в форме и довольно пылко отвечал своей жене. Но похождения ночами и в одиночку так увлекли его, что Антони сбежал при первом же удобном случае.
Бекки давно собиралась на выставку примитивистов, которую организовали в Гринвидж-виллидже, в одной коммерческой галерее. Антони наотрез отказался идти, сославшись на дурное настроение. Бекки даже была этому рада. Сейчас, после отъезда детей, ей требовались впечатления, которые могли бы заполнить пустоту разлуки… Подобно водолазу, который возвращаясь из глубины, старается компенсировать перепад давлений, так и Бекки. Ей, чтобы окунуться в шалую жизнь с Антони, после ностальгии, вызванной приездом детей, требовались впечатления, случайные встречи со старыми друзьями. Это напоминало скорее поминки после похорон, без которых так тяжко возвращаться к привычному, тая в душе груз потери.
