Придя на рынок, он остановился у лавки с украшениями. Самое дешевое из них, всего за несколько медных монет, бирюзовое глиняное ожерелье, крашенное под перламутр, очень понравилось ему. Он знает, такое бы обязательно понравилось его матери. И он непременно купит ей это ожерелье, когда появятся деньги. Ведь, с тех пор как не стало отца, никто не покупал ей подарков. Мать говорила, что отец очень любил ее и что они всегда были верны друг другу, как бабочки шелкопряда. Да, эти бабочки знали цену верности и умирали вместе… А себе он купит, когда разбогатеет, «четыре драгоценности» — бумагу, кисти, тушь и тушечницу. Он обязательно научится красиво писать и станет, быть может, придворным каллиграфом. И тогда он заработает много денег и восстановит добрую память об отце.
Кто-то осторожно тронул его за плечо. Перед ним опять стоял вчерашний незнакомец, прятавший лицо. Показав золотой, он жестом поманил мальчика за собой. Ли Ду подхватил валежник и пошел за ним.
Они снова пришли на тот же постоялый двор, и незнакомец опять скрылся за дверью, забрав хворост. Все было как вчера, только на этот раз это была, кажется, другая дверь. Во всяком случае, на рисовой циновке, закрывавшей вход в комнату, он увидел теперь совсем другой рисунок: разбирающий руками высокую траву мальчик внезапно замечает на земле какие-то неясные следы и в изумлении останавливается перед ними.
Ли Ду присел на корточки возле стены и задремал. Он слишком устал сегодня, лазая по горам. Крик ворон тоже утомил его. К тому же со вчерашнего дня у него во рту не было ни зернышка риса. Рисовые галушки с земляничной патокой — такое кушанье мама обещала приготовить на его рождение. Он еще никогда не пробовал рисовых галушек с земляничным вареньем, никогда. Его мама рассказывала, что в богатых домах едят жареную оленину и маринованную курицу, подают финиковое пирожное и сок из абрикоса. Таких яств он отродясь не пробовал. Он не знает даже, что такое рисовые галушки с земляничной патокой…
Он просидел у двери незнакомца до утра. Кто-то подложил под его голову пук соломы и прикрыл циновкой. Наверное, это добрая Яо-цинь, как всегда вставшая до свету, позаботилась о нем. Ли Ду собрался было постучать к незнакомцу, но Яо-цинь остановила его своим пением. Девушка плела туфли из рисовой соломы и пела:
Утренняя свежесть колышет листья.
Молочный пар поднимается от реки.
Выходит на охоту лис, умывшись лапкой,
Смежает веки филин, бессонный страж.
Пастух, изнемогший от усталости и надежды,
Падает ничком в траву, лицом в аромат.
Следы потери пастух заметил
На дне отчаянья, в тумане трав.
Ли Ду тихо выскользнул из-под циновки и, задумчивый, побрел в горы. Он размышлял о песне всю дорогу туда и обратно и сам не заметил, как собрал валежник и оказался на рынке. Незнакомец, прятавший лицо, стоял перед ним снова. Этот человек опять показал золотой и повлек мальчика за собой.
Они пришли на постоялый двор. Девушка мельком взглянула на Ли Ду, перебирая ячмень. Забрав хворост, незнакомец молча скрылся за циновкой, на которой на этот раз был изображен прислушивающийся, поднимающийся с колен пастух, вглядывающийся в чащу, в просветах которой мелькал мирно пасущийся бык.
Мирно поют птицы, раскачивая ветви,
Мягко солнце, упоительный дует ветерок,
Изумрудные косы ив влекутся речными водами,
На поляне, полной цветов, знойные трудятся пчелы.
Чу! хруст валежника раздался в чаще.
Взлетают пчелы, умолкают птицы, замирают глубины вод.
Меж стволов деревьев мелькает бык, вслушиваясь в тени,
Чуткий и трепетный, как лань; как шкура его атласна!
Горят глаза, замер хвост, вздрагивает темя.
Даже овод теперь не смеет приблизиться к быку!
Гордо посаженные рога опасно блистают на солнце,
И где тот художник, что посмеет написать его?
На четвертый день, когда Ли Ду пришел на рынок, незнакомец опять повел его на постоялый двор. Забрав дрова, он снова скрылся за циновкой. Ли Ду всмотрелся в рисунок. Подкравшийся, выпрыгнувший на поляну пастух, ликуя от счастья, издавая боевой клич, пытается схватить быка голыми руками. Но зверь, встав на дыбы, бросается на пастуха.
В глубоком мху утопают шаги и стук дятла.
Спрятав орех, счастливая этим, улетает кедровка, место забыв;
Раскрыв плоды, ели роняют семя,
Ища добычи, бродит в вершинах ветер, сгибая стволы.
Пастух, напрягши жилы, удержав дыхание,
Готовит волю, отвагу, боевой клич,
Как рысь, стремительно выскакивает на поляну,
Забыв про вервие, кнут, испугав быка.
Взметнувшись в ярости, вздрогнув от страха и гнева,
Взревев протяжно, бык бросился на пастуха.
Испуганный, спрятался за мшистым стволом мальчик,
Острые рога быка вонзились в граб.
На пятый день пастух, вспомнив о кнуте и веревке, ловит быка, привязывает его к дереву, берет в руки плеть и начинает стегать животное.
Отчаялось небо, отчаялся бык, отчаялся мальчик,
Сгустились тучи, рухнул у дерева бык.
Пастух стремглав вкладывает в кольцо веревку,
Заводит за плечи длинный и жгучий бич.
Как бык свиреп, сверкают глаза, сыплют искры,
Комья земли веером из-под копыт,
Дымятся ноздри, ходят бока, хвост как палка,
Припал на колени в бессилье и гневе бык.
Раздался рев, отозвались в горах барсы,
Тронулись со склонов камни, пригнулась, пожухла трава,
Сухие иглы, как дождь, грянули оземь,
Ударов град сыплется на быка.
На шестой день усмиренный бык идет за мальчиком, лишь временами натягивая веревку и уклоняясь с тропы.
Смирённый бык следует за человеком,
Довольный, тихий, отмахиваясь хвостом от мух,
Натягивая веревку, то там, то тут успевает ухватить травы сочной,
Достигший цели, пастух тоже умиротворен.
Умылось небо, блистает солнце, утих ветер,
Выступила на кедрах смола, раскрылись цветы,
Напились зноя пчелы, устал овод, отдыхает дятел,
Но бдит веревка, не слабнет воля, стережет кнут.
На седьмой день пастух бросает веревку, и бык покорно следует за хозяином.
Все выше солнце, никнут от зноя травы,
Считает в уме кукушка, расправляет крыло орел.
Нежная, как бутон, увядает в горле соловья песня,
Ослепленная мудростью, жалит себя в хвост змея.
Мальчик роняет привязь, прячет бич за пояс,
Отдался на волю полдню, карабкается по тропам, переходит через ручей,
Бык следует за ним покорно, не отставая,
