В 1990 году исполнилось папе 65 лет, и вдруг загорелся он снова старой своей страстью — автомобилем. Вычитал в местной газете, что инвалидам войны будут выдавать «Запорожцы» бесплатно. А инвалидность он получил года за два до этого, старые осколки в ноге стали его мучить, ходить не мог, идёт–идёт, присядет на краю тротуара на корточки и сидит, боль пережидает.
— А что, — говорил папа. — «Запорожец» тоже машина.
Пошёл в военкомат, записался в очередь, собрал кучу справок, но оказалось, что надо пересдавать на права, ведь он уже несколько лет не водил машину. Один из папиных зятьёв, Неллин муж, работал тогда в милиции, папа стал к нему «подъезжать», чтобы устроил права «по блату». Но тут мы хором запротестовали:
— А как ты будешь ездить? Правила‑то поменялись, движение теперь не то, что раньше. Не дай бог, что случится с тобой! Нет уж, лучше ты походи и подучи все, чтобы мы были спокойны, когда ты снова сядешь за руль.
Бедный наш папа! Безропотно записался он на курсы для ветеранов, а курсы почему‑то находились аж в станице Тимашевской, в 60 км от города, правда, курсантам предоставляли там какое‑то общежитие. Всю неделю он занимался на этих курсах и жил в общежитии с другими такими же стариками – по четыре человека в комнате, а на выходные автобусом приезжал домой. Жаловался, что очень трудно ему учиться, ни черта не запоминается, голова болит. А мы ему:
— Ну что ж, папочка, ты сам захотел, надо потерпеть.
В конце апреля была сдача экзаменов. Папа очень старался, но не сумел ответить правильно на все вопросы, и экзамен ему не засчитали, назначили пересдачу. Он приехал домой растерянный и расстроенный и — слёг, сильно болела голова. Мы сначала не придали значения: отдохнёт, пройдёт. Числа 25–го апреля он позвонил мне и сказал:
— Что‑то, доча, мне совсем плохо, устрой меня, наверное, в госпиталь.
Я бросилась звонить, договариваться, приехала за ним на служебной машине, отвезла в госпиталь инвалидов войны. Оказалось — инсульт. Неделю он там лежал, что‑то ему кололи, но лучше не становилось, наоборот, парализовало правую сторону, он уже не вставал. Седьмого мая мы все были у него, кормили, рассказывали, как внуки, как что, он улыбался слабой улыбкой, спрашивал, нет ли письма с Камчатки, куда к тому времени успела перебраться наша Аллочка со своим семейством. Ближе к вечеру пришёл начальник госпиталя со свитой из врачей и сестёр — поздравлять с наступающим Днём Победы. Была пятница, и праздник выпадал на выходные, вот они и устроили обход заранее. Папа спросил, можно ли ему выкурить хоть одну сигаретку ради такого праздника. Начальник госпиталя сказал:
— Ну, если только одну и не затягиваясь.
Женька тут же ему — свои сигареты, а папа говорит:
— Да это говно… А «Беломора» нет?
— Откуда ж у нас «Беломор»!
Он сделал пару затяжек и отдал.
Ночью позвонила мама, дежурившая в больнице, и сказала, что папа без сознания. Мы с Неллей вызвали такси и помчались в госпиталь. Отец был в коме. Двое суток мы сидим возле него, не зная, что делать, чем помочь, то плачем, то заглядываем в глаза врачам: «Он ведь не умрёт?». Они отводят взгляд и пожимают плечами. «В таком возрасте всё может быть…». Да в каком таком возрасте! Ему всего‑то 66!
Умер папа в полдень 9 мая. Был День Победы, и дома его ждала открытка. «Уважаемый Евгений Константинович! Приглашаем Вас — ветерана Великой Отечественной войны на празднование 46–й годовщины Победы, которое состоится на базе отдыха зеркально–фурнитурного комбината. Отъезд автобусом на Шапсугское водохранилище от проходной комбината 9 мая в 12.00. Профком». На «зеркалке» папа работал последние лет пятнадцать и оттуда ушёл на пенсию, и каждый год в мае ждал этого приглашения и ездил с радостью, с удовольствием. Там, на берегу искусственного озера для ветеранов накрывали столы, приглашали оркестр, вручали подарки. Папа возвращался поздно вечером, пьяненький и счастливый, и каждый раз говорил маме:
— Зря ты не поехала, так хорошо посидели, и столы такие хорошие накрыли, даже лучше, чем в прошлом году, Толик тоже был, Гришка…
— Ещё я с твоим Гришкой не выпивала! — отмахивалась мама.
— Вот видишь ты какая! А он тебе привет передавал.
Позже, уже после похорон, пришла ещё одна открытка, из военкомата, удостоверяющая, что его номер в очереди на бесплатный «Запорожец» — такой‑то. Выходило, что, останься папа жив, он должен был бы получить заветную машину где‑нибудь года через два- три, то есть году в 93–94–м, а в эти годы уже такое творилось в нашей стране… Какие там бесплатные «Запорожцы»! Он бы его всё равно не дождался.
От папы у нас остались велосипед и аккордеон «Сарапул» — в очень хорошем состоянии, почти как новый. Мама сказала, что лучше бы мы их забрали, а то они напоминают ей о папе и сильно расстраивают. Велосипед сначала стоял у Нелли на лоджии, потом стал мешать, она выставила его за дверь, в общий с соседями коридор, но однажды в коридоре забыли запереть дверь, и ночью велосипед украли. Что касается аккордеона, то его забрала себе Женя, которая потом переезжала с квартиры на квартиру, аккордеон мешал, путался под ногами, и в один из переездов, она забросила его на дачу к Нелле, ту самую, за Кубанью, которую сестра с мужем строят вот уже десять лет и никак не могут закончить. Где теперь папин перламутровый «Сарапул» – пылится ли на недостроенном чердаке, или постигла и его участь велосипеда, я и не знаю.
А «Москвичонок» — то, оказывается, живёт, бегает! Пережил, значит, своего хозяина.
— Что ж вы, не могли сделать отцу права? — говорит Алёша. — Вот я же себе сделал, и ни на какие курсы не ходил. И Антону дядя Серёжа сделал, а деду не мог, да? Я уж не говорю, про машину. Могли бы и машину ему нормальную купить, не позориться с этим «Запорожцем».
— Купить… Ты хоть представляешь, сколько мы тогда получали? Еле–еле на памятник наскребли все вместе.
Слезы катятся у меня по щекам.
— Мам, ну ты чё, ещё плакать мне тут будешь?
— Да я не тебе плачу, сынок, я себе…
Сашенька
История мальчика
— Интересно, как теперь этот мальчик, Саша?
— Какой Саша?
— Ну, тот, из Владивостока.
— А… наверное, большой уже.
— Тётя Света, вы про какого Сашу говорите? Про нашего? – встревает Арина, племянница.
Любит она сидеть и слушать, о чём говорят взрослые. (Как и я когда‑то любила, бабушка называла меня за это «старая голова»).
— Нет, Ариночка, нашего тогда ещё не было. Был у нас другой Саша, ты разве не знаешь эту историю?
— Так, смутно…
— Вообще‑то из‑за тебя вся эта история и случилась, — говорит Нелля.
— А ты помнишь, как он нас всех мамами называл? - спрашивает Женя.
