— Женюшка, — шептала я в трамвае ей на ушко, — скажи, пожалуйста, на меня: ма–ма!
Она смотрит хитрыми глазками и выкрикивает громко, на весь трамвай:
— Се–та!
Позже, когда у меня уже появился жених, случилось вот что. Как‑то я пошла к нему в гости и взяла с собой Женечку, которой было уже лет, наверное, пять. Родителей его дома не было, но соседи нас заметили, и по двору пошли слухи, что Юра из 16–й квартиры встречается с девушкой, у которой есть ребёнок. Мать его очень по этому поводу забеспокоилась, стала наводить справки, потом спрашивает у него:
— Это правда, что у неё есть ребёнок?
Юра рассмеялся и говорит:
— Да это её сестра.
— Как сестра? А почему она такая маленькая?
Тогда я опять пришла к ним с Женькой, чтобы его мать сама посмотрела и убедилась. Она завела её на кухню, дала конфетку и спрашивает:
— Женечка, а Света тебе кто?
Та говорит:
— Сестричка.
— Не мама?
Та говорит:
— Мама.
— Так мама или сестричка?
— Сестричка–мама.
Совсем запутала бедную женщину. Позже, когда мы с Юрой уже поженились, она сама объясняла соседям:
— Это сестрёнка её, но она ей, как мать.
В садик водил Женю тот из нас, кто учился во вторую смену, а забирал – кто в первую. Вождение в садик было не таким простым делом, надо было всю дорогу рассказывать ей сказку, иначе она идти не хотела. Иногда, зимой, когда долго не было трамвая, приходилось топать две остановки пешком, а её нести на руках. Сама в шубе, она в шубе, идёшь, ничего под ногами не видишь, да ещё сказку рассказываешь. Однажды я выносила её на руках из трамвая, на мне были сапоги на каблуках, я задела каблуком за подножку и… не вышла, а вывалилась из вагона вместе с ней лицом вниз. Зима в Краснодаре сырая, слякотная, на остановке была, как всегда, большая лужа, в неё мы и угодили. Лежим и хохочем. Люди идут:
— Ой, девочки, вам помочь?
— Спасибо, мы сами.
Встали, отряхнулись, посмотрели друг на друга и опять хохочем. Шубы у нас были из искусственного меха, у Женьки светло–серая, у меня – бежевая, а стали обе чёрные.
— Ну, все, Нелька меня убьёт.
Дело в том, что это была не моя, а Неллина шуба, и, когда я её надевала, я не хотела, чтобы она об этом знала. Думала: сбегаю быстро за Женькой в садик и сниму. А тут эта лужа. Вообще‑то шубы нам покупали в своё время, конечно, две, совершенно одинаковые, но моя была уже старая, изношенная, а у Нелли ещё ничего. Просто она носила свои вещи более аккуратно, чем я. После неё ещё Аллочка могла донашивать, а после меня можно было только выбросить. И часто бывало так, что, износив свою вещь, я начинала покушаться на точно такую же Неллину.
Увидев свою шубу, мокрую и грязную, Нелля сказала:
— Так. За это я буду твои сапоги на платформе носить не три дня, как договаривались, а всю неделю.
Ничего ни за кем не донашивала одна только Женя. Ей покупалось все новенькое, все самое красивое, все самое–самое. Кто бы из нас куда ни поехал, где бы ни оказался, первым делом искали, что бы такое купить Женечке. Теперь уже не мама, а я привозила из Москвы, из магазина «Детский мир», платьица–туфельки, куколок–зайчиков, употребляя на покупки всё, что удавалось сэкономить во время учёбы.
— На кой вы её так балуете? – говорила, бывая у нас в гостях, баба Даша. – Потом наплачетесь с ней.
Вот Нелля, уже студентка, едет летом в Джубгу, вожатой в пионерлагерь «Чайка». Женю, которая только что закончила первый класс, естественно, берет с собой. В отряде все дети называют вожатую по имени–отчеству — Нелля Евгеньевна. Женя никак не может к этому привыкнуть и открывает другим девочкам «страшную тайну»:
— Это никакая не Нелля Евгеньевна! Это моя сестра Нелька! Я, если захочу, могу даже на неё «дура» сказать.
Девчонкам интересно, они просят: а ну, скажи!
Женька подходит к Нелле и говорит, правда, тихо:
— Нелька, ты дура!
Нелля уже не рада, что взяла её в свой отряд.
— Если ты не перестанешь называть меня Нелькой, — говорит она ей. – Я тебя домой отправлю.
— Ладно, я больше не буду, — соглашается Женя. – А ты мне грамоту дашь?
Права, права была баба Даша: избаловали на свою голову.
Я выхожу замуж, в доме предсвадебная суета, все радостно возбуждены, считают, сколько будет гостей, закупают продукты. Одна Женя ходит грустная, смотрит на меня большими своими печальными глазами и вздыхает.
— Света–а, а когда ты замуж выйдешь, ты мне будешь кто?
— Вот дурочка маленькая! Я тебе всегда буду сестра, всю жизнь!
— Да–а–а?
Всё равно не верит и на свадьбе чуть не плачет. Не представляет, как она будет без меня жить. Честно говоря, я и сама себе плохо это представляю.
Но когда у нас с Неллей рождаются дети, эта избалованная всеобщей любовью и заботой девочка становится нашей первой и незаменимой помощницей. Каждый день, рано утром (благо, лето, каникулы) она садится сама в трамвай и едет к Нелле. Там она безропотно делает всё, что ей Нелля ни скажет: застирывает подгузники, гладит пелёнки, качает Антошку. У Нелли она находится до обеда, после чего снова садится в трамвай и едет ко мне, чтобы делать всё то же самое, только для Алёшки. В первое время она даже кое‑что мне подсказывает:
— А Нелля ему пупочек не так мазала, а вот так.
И я её слушаюсь, потому что Антоша на два месяца старше Алёши, и Женя уже успела набраться кое–какого опыта.
Но больше всего ей нравится катать маленьких племянников в коляске, лучше – обоих сразу, потому что она никак не может решить, кого из них она больше любит. Теперь мы называем её уважительно: «тётя».
— Где же наша тётя? Когда же она придёт мальчика понянчить? Ах, тётя, у братика Антоши!
А тёте всего‑то 12 лет.
Иногда я беру её с собой на работу, в секретариат редакции. Она помогает мне раскладывать на столе свежие оттиски гранок, ей это дело очень нравится.
— Я тоже хочу быть журналистом.
— Правда?
— Да. Мне так нравятся эти длинные ножницы, и как ты ими хранки режешь.
Через несколько лет она поступает на журфак. До экзаменов надо пройти творческий конкурс – написать некий текст, показав при этом свои литературные способности.
— Ты, главное, не пытайся никому подражать. Как сама думаешь и чувствуешь, так и пиши. Искренность – это главное, — научаю я её.
Дали несколько тем, в том числе: «Мой дед – ветеран войны». По рядам ходил преподаватель и смотрел, чтобы ниоткуда не списывали. Женя подозвала его и спросила:
