Профессор владел великолепной усадьбой в районе Суругадай, вот оттуда Такидзиро и пошел в среднюю школу. Именно это стало изначальным толчком к крушению всей его жизни. Годзан как отец рассуждал резонно: мол, в пору, когда молодому человеку только и учиться, не следует его долго держать в родном доме, если это дом гейш. Но для дальнейшей судьбы Такидзиро опека по-старинному твердого и строгого отца была бы, вероятно, благотворнее жизни у чужих людей. Впоследствии сам Годзан первый раскаивался в принятом решении, а вместе с ним и Дзюкити. Однако, как говорит пословица, «какая колесница замешкалась, та уж к празднику не поспела».
После того как Такидзиро поселился вместе с учениками профессора, он два года был прилежным и подающим надежды школяром, пока ему не исполнилось шестнадцать. В конце того года у супруги профессора нашли болезнь сердца, и для поправки здоровья она вместе с единственной дочерью переехала на дачу в Омори. Понятно, что профессор тоже часто стал туда ездить, оставаясь и на ночь. Городской дом превратился в подобие выездной конторы, куда профессор только в первой половине дня заходил по делам. Радуясь отсутствию хозяина, жившие в доме студенты и прислуга дали себе волю. Ведь и так уже вошло в поговорку, что недостойным поведением отличаются именно студенты-юристы. Через некоторое время Такидзиро попал под их влияние, и всего за один год, к тому времени, как ему исполнилось восемнадцать, стал неисправимым повесой.
Как только приближался вечер, он не мог усидеть дома. Его непременно тянуло к женщинам из соседней табачной лавки, ресторанчика мясных блюд или ларька, торгующего сладким льдом, он неустанно за ними волочился. По ночам он тягался с другими студентами в попытках совратить домашнюю прислугу. Дошло до того, что он и среди белого дня ухитрялся соблазнять школьниц, едущих на уроки в одном с ним трамвае. Однажды ночью, пытаясь заманить дочь соседа-табачника на задворки храма Канда Мёдзин, он имел несчастье угодить в сети, расставленные полицейскими. Те проводили ночной рейд против неблагополучных подростков, поймали его и, хочешь не хочешь, отвели в участок. Само собой разумеется, что об этом сообщили в школу и не замедлил последовать приказ об отчислении Такидзиро. Тогда же и профессор права под благовидным предлогом отказал ему от дома.
Отец пылал от гнева, мать плакала от такой беды, но поделать ничего уже было нельзя. Такидзиро взяли обратно в дом гейш в Симбаси, и при этом отец наложил на него строгий домашний арест, объявив бесстыдником, измаравшим грязью родительское имя. Только теперь ведь это уже не был прежний Такидзиро, который без рассуждений слушался отца.
Как бы то ни было, сам Годзан каждый день, и в дождь, и в бурю, после обеда складывал в большую матерчатую котомку порыжевшее черное хаори с пятью гербами, складной веер и отправлялся на свое дневное представление.
Вернувшись домой, чтобы поужинать, он сразу же должен был уходить снова — на вечернее представление. Ему случалось и прямиком с дневного идти на вечерний концерт, смотря где проходили выступления. Мать тоже каждый вечер отправлялась к гостям, ведь она была гейшей. Поэтому, как бы ни был строг наложенный на Такидзиро домашний арест, на самом деле в доме не было ни одного человека, который бы мог за ним проследить.
В то время был еще жив и здоров старший отпрыск хозяев «Китайского мисканта», Итикава Райсити, избравший путь артиста. Однако и он, покончив с завтраком, сразу шел в дом своего наставника. Неважно, был ли в этот день спектакль или нет, он весь день трудился и никогда не возвращался раньше десяти вечера.
У человека постороннего может сложиться впечатление, что раз уж в доме живут гейши, там нет никакого порядка. Но стоит оказаться внутри, как сразу становится очевидно, что, начиная с хозяев, все здесь непрестанно заняты делом: и живущие в доме гейши, и распорядительница, и кухонная прислуга. Хозяйка дома, Дзюкити, каждый вечер до двенадцати, а то и до часа ночи обходит множество гостиных, развлекая то одних, то других клиентов. Даже если она вернулась домой смертельно усталая, все равно на следующее утро ей приходится рано вставать, чтобы не опоздать на свои ежедневные уроки. По утрам Дзюкити отправляется на занятия с мастерами, возглавляющими различные школы декламации, сказителями баллад в стиле токивадзу, киёмото, иттю, ка-то, сонохати, огиэ, утадзава. Вернувшись домой, она сама должна провести такие уроки с начинающими гейшами своего дома. Кроме того, ей следует позаботиться о кимоно своих гейш, дать им совет в выборе наряда. А еще она должна заранее условиться с гейшами других домов, кто и в каком порядке выступит на банкете. И наконец, поскольку она одна из старейшин квартала, ей частенько приходится помогать во время репетиций больших концертов гейш Симбаси. Пока она занимается и тем, и этим, подходит час принимать ванну и делать прическу. И только она покончила со всеми заботами и собралась затянуться из своей трубочки, как уже пора ужинать. Все то же и у живущих в доме гейш. Распорядительница буквально надвое разрывается, и все равно её едва хватает на ведение счетов в бухгалтерских книгах, телефонные «переговоры, хлопоты с одеждой и другими необходимыми гейшам вещами. У служанки, которая одна для такого количества людей в доме варит, стирает, готовит ванну, для отдыха нет ни минуты…
Хозяин дома «Китайский мискант» старик Годзан был крайне придирчив, так что домашние дали ему прозвище Когото Кобэй
[33]
— Ворчун Кобэй. Поэтому во всем квартале Симбаси не было дома, где бы хозяйство велось чище и аккуратнее, чем у них, а уж в делах и подавно порядок соблюдали строжайший. Дом издавна славился тем, что гейш здесь обучали с той же строгостью, с какой тренируют мастеров меча в фехтовальных залах.
Годзан, с его вспыльчивым тяжелым нравом, даже в мелочах требовал совершенства, середины не знал. Теперь он был, пожалуй, старейшим среди рассказчиков в жанре кодам, но не взял еще ни одного ученика, Да никто к нему и не шел: учение у старика считалось чересчур суровой школой. Так же и с обучением гейш, в своем доме он никому не давал спуску, требовал, чтобы занятия были серьезными: раз уж учить, то учить как профессионалов. Частенько он хмурил брови, услышав фальшивые звуки сямисэна на втором этаже у соседей: куда, мол, это годится?
«Гейши и актеры — это цветы среди людей. Если за порогом дома с ними что-то приключится и они предстанут перед людскими взорами в небезупречном виде, то позор ляжет и на их потомков. Отворяя входную дверь, чтобы выйти на улицу, вспомните, по крайней мере, надели ли вы чистое белье. И никакой роскоши в одежде, никаких глупых безделушек!» — такими речами Годзан наставлял своих гейш. Зато его жена Дзюкити была женщиной мягкой, снисходительной, добросердечной, поэтому ей удавалось сглаживать чудачества хозяина и мастерски поддерживать согласие среди своих домашних, прежде всего среди гейш.
В то время, как каждый в доме был занят делом, один только Такидзиро никаких дел не имел. Зевая, он проводил дни за чтением разбросанных по комнате журналов и газет. Годзан считал, что если быть с сыном построже, то он переменится, а пока он еще не готов предстать перед армейской призывной комиссией, следует подумать о том, к чему его в дальнейшем приспособить.
