– Ваше величество, очевидно, принимает меня за провинцию, – отвечала та. – Вчерашнюю ночь вы провели у княгини Ауэрсперг, а сегодняшнюю думаете провести у меня? Не слишком ли неприличное предложение?
И всё же графиня уступила натиску русского царя. Не раз, анализируя своё поведение в тогдашних любовных приключениях он не находил никаких противоречий с собственной совестью. Император умудрялся даже в свободное от конгресса и похождений время писать письма возлюбленным в другие города. Вот что он написал во Франкфурт Луизе фон Бетман: «Наконец я имею известие от тебя, моя любимая. Глаза мои, так долго лишённые этого счастья, наконец узрели дорогой почерк, глядя на который я понимаю, как ты мне дорога, как всё в мире скрывается от моих глаз, когда я получаю что-нибудь от тебя. Только чувство моего долга мешает мне полететь в твои объятья и умереть в них от счастья».
Но никто не бывает вечным победителем в этом мире. Не избежал поражений и русский царь. Очередным объектом императорского внимания была княгиня Леопольдина. Александр Павлович по своему обыкновению послал княгине нарочного с известием, что намерен провести у неё вечер. Надо сказать, что муж княгини в это время находился на охоте. Великосветская дама с этим же посыльным ответила царю письмом, в котором сообщала, что счастлива и польщена вниманием Александра Благословенного. Затем в прилагаемом к письму списке значился длинный список дам. Из них княгиня просила вычеркнуть тех, кого не угодно было бы видеть русскому царю в её доме. Александр вычеркнул всех, оставив лишь имя самой княгини. Та тотчас же послала за мужем и князь с женой встретили вечером Александра Павловича.
Естественно, что император не стал долго задерживаться в гостях и оттуда отправился к Марии Антоновне, которая в это время прибыла в Вену. Но, поскольку княгиня Нарышкина тоже оказалась несвободна, Александру Павловичу пришлось довольствоваться встречей со своими старыми подругами госпожами Шварц и Шмидт, жёнами петербуржских немцев, прибывшими в Вену вслед за Марией Антоновной. Русский царь не желал, чтобы эта связь стала известной, но шила в мешке не утаишь. И на следующий же день почти все венские дамы с негодованием обсуждали поведение русских немок, притащившихся на конгресс вслед за Государем.
Единственно, к кому венские дамы относились с сочувствием, это Елизавета Алексеевна, которая тоже оказалась в Вене. Но её смог утешить находящийся тут же князь Адам Чарторыйский и прежняя идиллия меж ними на какое-то время возобновилась. Русская царица и княгиня Нарышкина обязаны были присутствовать на всех балах, устраиваемых Александром Петровичем. Но венский свет весьма неодобрительно отнёсся к тому, что русский царь заставил обеих дам пойти на бал к княгине Багратион.
На первый взгляд можно было бы предположить, что Александр Павлович проводил время в Вене довольно беспечно. Сам он, анализируя свои поступки, до сих пор удивлялся, как ему удавалось в перерывах меж любовными приключениями исполнять свои непосредственные обязанности. Русскую делегацию возглавлял он сам в отличие от других монархов, предпочитающих уклоняться от прямого участия в дипломатических распрях. Александр обожал женщин и никогда не отрицал этого. Только когда в игру вступали политические и государственные интересы, он умел не поддаваться даже самым обольстительным женским чарам.
Страсть, которую питала к нему прекраснейшая и умнейшая королева Луиза Прусская, так и осталась без ответа. Зная себя и не желая полюбить королеву, боясь уступить ей и оказать Пруссии нежелательную поддержку, царь запирался по ночам на замок, когда гостил у королевской четы в Мемеле. Даже позднее, после разгрома Пруссии, когда королева поехала в Санкт-Петербург, надеясь наконец-то овладеть сердцем Александра, он встретил её благосклонно, но и только.
Роскошное, украшенное множеством дорогих камней декольтированное платье не произвело на императора ожидаемого впечатления. Вместо королевы он подарил восхищённый взгляд находящейся рядом с ним Марии Антоновне, одетой в довольно простое белое платье без единой драгоценности.
Ещё одна особа, не добившаяся ожидаемой любви от русского царя, это королева Гортензия де Богарне. Александр оказывал дочери Жозефины очень большое внимание, но пресекал все попытки Гортензии на какую-либо близость, поскольку у неё был довольно властолюбивый характер, и падчерица Наполеона в любой момент могла проявить политические амбиции, что для державы Российской было бы не к месту.
А вот сама Жозефина де Богарне, брошенная всеми, нашла любовь и понимание в сердце русского императора. К сожалению, бывшей жене Наполеона не суждено было долго прожить на этом свете. Она простудилась, когда гуляла с Александром ночью в парке, но русский царь сумел дать женщине последнюю радость.
Как известно, венский «карнавал» омрачился весьма неприятным событием: Наполеон вернулся во Францию и монархи, немало ссорившиеся друг с другом на конгрессе, волей-неволей вновь объединились для борьбы. Русскому царю предстояло ещё раз ратовать за «свободу народов».
За две недели до Ватерлоо Александр Павлович прибыл в вюртембергский город Гейльбронн, чтобы оттуда послать в бой вновь вызванные из России войска. Но состояние его духа было подавленное. Именно в этот момент происходил перелом сознания. Императору вдруг стало ясно, что когда-нибудь ему надлежит исполнить совсем другую роль в этом театре под названием жизнь. Тогда же ему во сне явилась тень отца, и Александр с утра отправился в церковь.
В это же время русский царь знакомится с баронессой Крюденер, которая в молодые годы отдавалась любовным утехам не меньше, чем Александр Павлович. Но с годами религия и мистицизм овладели умом женщины. Более того, она имела на некоторых высокопоставленных современников такое сильное влияние, что иногда это казалось необъяснимым.
Александр Павлович заинтересовался этой женщиной не случайно. Она попыталась познакомиться с императором посредством писем. Александр читал о себе не просто восхваления под всевозможными ракурсами, а обратил внимание на то, что баронесса называла его «орудием милосердия» и с уверенностью утверждала, что может помочь императору в исканиях истины. Это и покорило русского царя. Более того, в тот же день поздно вечером князь Волконский явился к императору и досадливо стал объяснять, что в этот неурочный час настоятельно просит аудиенции баронесса Крюденер.
Эффект влияния на Александра превзошёл все ожидания. Баронесса Крюденер, худая, востроносая женщина, закутанная в глухое чёрное платье, вынырнула из ночи, как действительно что-то необычное. Она начала говорить, и каждое слово попадало в благодатную почву понимания и жажды познания сакральных тайн.
– Нет, Государь, – говорила она голосом вкрадчивым, но властным. – Нет, Государь, вы ещё не приблизились к Богочеловеку. Вы не смирились перед Иисусом… Послушайте женщину, которая была великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Распятия.
В эту ночь говорила она много о суетной гордыне, которой подвластен человек, о пиэтизме,
[49]
дарующем спасение, и о той роли, которую ей надлежит выполнить при русском царе.
