Прибыв в Севастополь, Государь сразу послал за врачами, но велел собираться в дорогу, ибо пора было возвращаться в Таганрог. Доктора вначале хотели пустить кровь императору и советовали отлежаться несколько дней, но тот, будто капризный ребёнок, не соглашался на отверзие крови, на принятие пилюль и твердил, что возвращаться надо непременно назавтра, что время уже упущено и это может плохо кончиться.
Государя, конечно же, никто не понял. Даже Фёдор Кузьмич мог только догадываться о замыслах царя. Но воле монарха перечить никто не отважился и наутро царский поезд двинулся в путь. Губернатору Новороссии Воронцову всё же удалось уговорить императора сесть в закрытый экипаж, потому как и погодные условия оставляли желать лучшего, и неожиданная простуда Александра могла плохо кончиться.
Когда половина пути до Таганрога уже была позади, со стороны Гуляйполя императорский поезд нагнала открытая коляска, в которой фельдъегерь Масков доставил Государю срочные депеши из Петербурга. Посыльный настоятельно просил известить царя о депешах. Споры с лейб-медиками и гвардейцами услышал сам император и вышел из экипажа.
Александр Благословенный старался никогда не откладывать дела «на потом» и тут же ознакомился с доставленными фельдъегерем депешами. Судя по тому, как помрачнело лицо императора, хорошего в письмах было немного. Во всяком случае, Государь велел Маскову следовать за поездом в Орехов, который виднелся впереди на берегу небольшой речушки Конка. Но император не сел в обратно экипаж, а потребовал себе осёдланного коня, вскочил на него и дал шпоры. Все, кто был верхом, устремились за императором в Орехов. Кучера царского поезда тоже принялись настёгивать коней, но догнать верховых было пустой затеей.
Ямщик, доставивший фельдъегеря Маскова пред светлые очи Его Величества, тоже пытался не отстать от царского поезда. Но, то ли породистым коням не понравились ласки кнутом, то ли сам ямщик не смог сдержать вожжи, а коляска одним колесом вдруг попала в ухаб. Кони даже не заметили этого, а коляска вылетев из колдобины по инерции завалилась набок. Сидевший в ней фельдъегерь не ожидал такой оказии и вылетел пулей на дорогу. Только падение его закончилось не очень удачно: ударившись головой о камень, Масков сломал себе шею и мгновенно потерял сознание.
Всё это видел император, который уже был на другом берегу речушки. Государь придержал коня, сокрушённо покачал головой и послал лейб-медика Тарасова, чтобы тот помог елико возможно незадачливому посыльному.
В Орехове для Государя не нашлось достойного дома, и царский поезд остановился на постоялом дворе. Император сразу же вызвал к себе Фёдора Кузьмича и запёрся с ним в нумере на долгое время. Сопровождавшие царя дворяне подивились такому срочному и секретному совету, но мешать не следовало, хотя из-за двери иногда слышался гневный голос Государя:
– Я тебе уже битый час твержу, Фёдор Кузьмич, ошибки быть не может! По моём возвращении в Таганрог какое-то Южное тайное общество во главе с Паулем Пестелем должно совершить на меня нападение с летальным исходом! Генерал-лейтенант Иван Осипович де Витт никогда не посылает не проверенных писем! Я этого Пестеля ещё по Вятскому пехотному полку помню. Он был настоящим полковником, и я лично выделил ему за верноподданную службу три тысячи десятин земли.
– Не в коня корм, Ваше Величество, – усмехнулся камергер. – Ещё ваш батюшка вовремя понял, что масонам и всяческой забугорной нечисти доверять не след! А вы им – земли! ордена! вотчины! Вот и доигрались в бирюльки.
– Во что?..
– В бирюльки, – повторил казак. – Но не об этом сей час речь будет. Я мыслю, что владеющий информацией – уже вооружён!
– Именно! Не об этом у нас речь! – гневно воскликнул император. – Несколько дней назад игумен Агафангел предсказал мне, что если придёт известие, я должен быть готов нести крест свой! А это – либо гражданская война и тысячи ни в чём не повинных, отдавших жизнь за царя и отечество, либо оставление мной царского престола во Славу Божию! Я же не единожды говорил об этом, Фёдор Кузьмич. Ну, как же ты не помнишь?
– Да помню я всё, Ваше Величество, помню, – отмахнулся камергер. – Но как вы всё преподнесёте императрице Елизавете Алексеевне и Марии Фёдоровне, матушке вашей?
– Матушке я сегодня же отпишу в Петербург, а с Елизаветой Фёдоровной по приезде поговорю. Только ты немедленно объяви всем, что состояние императора с простудой ухудшается. Да, чуть не забыл! Наведайся к фельдъегерю Маскову. Он где-то под присмотром лейб-медика Тарасова. Доложи мне, как он и будет ли жить?
– Что вы, Ваше Величество?! – чуть не поперхнулся камергер. – Тарасов уже докладывал, что жить посыльный, скорее всего, будет. Вот только до конца жизни прикован к постели окажется. Так уж ему повезло упасть.
– Вот и ладно, – обрадовался император. – Семье фельдъегеря надо выписать пожизненный пенсион, а сам он, если не жилец, то послужит «императорским телом» на время перевозки. В Петербурге его заменят на умершего Струменского. Кстати, в депешах было известие о кончине унтер-офицера, так что лучшего совпадения обстоятельств нам не сыскать. На отпевании можно спокойно открыть гроб, так как Струменского недаром прозвали Александром II. Вот и пусть после смерти послужат во благу Отечества.
– Отечества?
– Да, ты не ослышался, Фёдор Кузьмич, – кивнул головой император. – Именно Отечества нашего, так как мой брат Николай может быть довольно жёстким по отношению к заговорщикам и прочим смутьянам. Именно поэтому я настоял на семейном совете, где решено, что трон Государства Российского должен достаться Государю от рождения, а не по очерёдности появления на свет Божий. Константин уже обосновался в Варшаве. Ему среди поляков легшее живётся. Вот и пусть каждый сидит в своих санях, а я же удалюсь в храм Божий послушником к моему духовнику Серафиму Саровскому. Пока он жив, может быть, научусь молиться по-настоящему, а не только как велит канон. Сходи в конюшню, вели ямщикам закладывать. Утром выезжаю в Таганрог.
– Погодь, Ваше Величество, – обескуражено возразил камергер. – А как же Масков? Или прикажешь закопать фельдъегеря живым?
– Окстись, Фёдор Кузьмич! – воскликнул Александр. – Не ты ли только что мне докладывал, что посыльный присмерти? Вот и организуй на местном кладбище свежую могилку с крестом, на котором обозначь фамилию фельдъегеря. Есть ли во гробе покойник – никто проверять не осмелится. Ну, в общем, делай, как положено. Я тебя больше не задерживаю. Laissez moi.
[60]
Когда Фёдор Кузьмич отправился выполнять приказание, то весть об отъезде Государя незамедлительно стала известна всем жителям Орехова. Но до поры никто не знал, что поздним вечером на местном погосте кладбищенский сторож Никодим под присмотром Фёдора Кузьмича соорудил свежую могилу с «прахом» покойного государева фельдъегеря Маскова.
Утром, чуть свет, царский поезд покинул Орехов. Впереди ждал Таганрог и объяснение с царицей Елизаветой Алексеевной. Впрочем, предварительно Государь уже разговаривал об этом с женой. Но весь предыдущий разговор состоял из «хорошо бы было бы оставить трон», а такие мечты для женского сердца – пустой звук. Необходимый совет императрица тоже дать не могла, и Александр в очередной раз убедился в народной мудрости, что женщины бывают чаще опасны, чем полезны.
