А между прочим, я в свои девятнадцать лет получал знаете сколько? Тыщу семьсот рублей. Народу тогда работало! Грубо говоря, попа к попе. Внизу ребята у станков в очередь стояли. А мы, сборщики… С завода не уходили ни в выходные, ни в праздники! И мы никогда не задавали вопросы, как это сделать или то сделать. Мы смотрели чертёж, и, если чертёж был читаемый, мы по нему работали. И мы всегда знали, что за изделие. Для чего оно. Все технические характеристики. Если где-то ракеты запускают — у нас праздник. Оборудование-то всё наше. Помню, как сейчас, Пауэрса сбили… А мы для «Волхова», которым сбили, шкафы клепали! И начинку кое-какую тоже. Или вот — Карибский кризис… Вся геополитика, она вот тут, вот этими руками делалась! А через мои руки практически 80 % всех изделий прошло! Лоханка стояла, и каждый фильтр бегаешь туда окунаешь, моешь спиртом. Сердце кровью обливалось! Помню, мы только-только «Золотой шар» начали собирать. Вышла с ним история. Он весь из нержавейки, а нас никто не предупредил. Там колёса во-от такие, огромные. А посадка должна быть и плотной, и чтобы легко снималась. Стали подгонять, постучали — не идёт. Тогда мы пошли на первый этаж, а там у нас стоит пресс двадцатипятитонный. И мы его под пресс… Колесо разошлось, превратилось в «розочку»!
Директор V движется вдоль стенки, опережая самого себя, с неубывающим проворством и живостью. Он хаотично приближается к рабочему место токаря Q. Рабочее место залеплено кибер-героями славянской национальности. «Будь одиноким волком!» — гласит девиз Q. Семь лет назад Q сблизился с девушкой Яной, продавщицей в магазине бытовой техники. Q нежил Яну, воспитывал её маленькую дочь, подвесил на даче качели, кормил земляникой с ладошки. Однажды дурак Q полез в почту Яны и обнаружил там зрелую блядскую переписку. С земляникой было покончено. Теперь на даче Q только ржавые цепи от велосипедов валяются там и сям.
Бывший директор V, который в своём блаженном директорстве редко бывал в цехах, приближается к станку Q. Токарь? Прекрасно! А почему на завод пошёл работать? Ах, нравится? Чудесно. А ты хоть понимаешь, что это такое — заточить резец, как это важно — заточить резец? Конечно! Это же мой рабочий инструмент. Я считаю, что жить должно быть ради было бы для чего… чего жить ради чего. Ради для чего. Да-да! — взволнованно подхватывает директор V, своей присоединяющейся натурой уже почувствовавший, что имеет дело с родственной душой. Резец заточить! Директор V тоже был токарем, правда, совсем недолго, но без этого нельзя ж, если не быть и токарем, и одновременно чуть-чуть актёром, никогда не станешь… ну то есть. Вот ты мне скажи, вот ты человек молодой, а почему в офис не пошёл, там же больше платят? С железками интереснее? Согла-а-сен! А вот как ты понимаешь, что вообще ждёт впереди? Тебе сейчас виднее, чем мне, я уже старик, понимаешь, мне восемьдесят пять, а тебе вот — что видно? Ну, ну, ну, это ты загнул, какой ещё там конец света, это ты меня, брат, не расстраивай. Это бред и чушь. Вот, знаешь, мы в своё время… ракеты запускали. Многие опасались. И вот оказалось, как ни странно, что мир прошёл сквозь это. И сквозь это тоже! Думаешь, переселимся? Вот это было бы круто, но мне трудно себе представить.
Так они беседуют, а директор Данила L между тем бродит рядом за станками, и мысль его, под разговоры Q и V, уходит в другую сторону: на завод вскоре приезжает комиссия, которая будет проверять, что там с «Золотым шаром», можно ли доверять «Свободе» выпускать новую его модификацию. Тендер выигран, да завод в таком состоянии, что… А может, вместо того чтобы водить комиссию по цехам, лучше снять фильм? Снять фильм о заводе, о «Золотом шаре», да и показать его комиссии. Так когда-то и поступил директор V. Комиссия посмотрела фильм и осталась довольна. Сделаем так же и мы. А то… ангара под готовые «Золотые шары» у нас нет; и вообще; тряпки и спирт, железная стружка и неприличные картинки на стенах. Токарь Q весело смеётся впервые за несколько месяцев, и V тоже смеётся. Резец заточить! Директор V вцепился в пуговицу токарю Q, да-да-да! Именно! Ты совершенно прав!
За окнами подсолило снежком, и профиль женщины, складывающийся из трещин в асфальте напротив Центральной башни, становится белым, прозрачным и ледяным.
[38. РЕМОНТОПЛИВНОЙ ЗАВОДЧАН]
Моя мама убирает ремонтопливную завода «Свобода». Это огромное резиновое поле под крышей. Резина твёрдая, почти как асфальт. Если разбежаться и подпрыгнуть, то можно ощутить, как она пружинит под ногами. Если лечь где-нибудь под станком, там, где резина не утоптанная и не грязная, и понюхать и лизнуть пол, то земля там имеет запах и вкус резины. В ремонтопливной люди делают более высокие и широкие шаги, чем по обычной земле. Это сделано для того, чтобы люди на заводе быстрее перемещались, ведь ремонтопливная большая. Мне на резиновой земле всегда хочется скакать и бегать. Но мама объяснила мне, что это опасно. Одна женщина скакала по ремонтопливной, ударилась виском о железяку и умерла.
Дорога в ремонтопливную проходит через множество приятных и неприятных мест. Сначала приходится дышать ртом. В других местах на заводе пахнет хорошо: кирпичом, железом, асфальтом и дымом. Но есть место, рядом с проходной, где пахнет очень плохо. Поэтому когда мы проходим через проходную, я заранее зажимаю внутри нос и начинаю дышать ртом. Но мой мозг всё равно вспоминает этот запах, так что зажимать нос изнутри не очень помогает. Потом мы выходим во двор, и мне приходится зажмуриваться, потому что мы идём мимо большой квадратной ямы, а я там однажды увидел убитую кошку кишками наружу. Во дворе растут деревья. Осенью на них росли маленькие радиоактивные груши. Их нельзя есть, но маленький кусочек можно. Вкус этих жёстких груш средний. Под грушами также растёт боярышник, шиповник и кое-где барбарис. Всё это радиоактивное. Но одну ягодку можно.
После двора мы оказываемся в большом кирпичном восьмиэтажном доме с башней на крыше. Мы вызываем лифт. На заводе лифты очень хорошие, и я их не боюсь. Они хоть и старые, но крепкие, не разболтанные, и в них не трясёт. В них не написано и не нарисовано никаких неприличных картинок и слов. Нет там надписей «Кто из блядей худшая блядь» и «Вика корова». Не валяются объедки пряника, семечная шелуха и окурки. Единственный недостаток есть у заводского лифта: он может остановиться раньше, чем надо, и открыть двери. Надо просто ещё раз нажать на кнопку, и он тогда едет правильно.
Когда выходишь из лифта на пятом этаже, то попадаешь в самое прекрасное место на свете. В этом месте я хотел бы жить после смерти. Стены здесь обделаны красивыми пузырями с розово-голубым нежным отливом. Каждый из этих пузырей похож на космос.
Потом приходится затыкать уши, потому что дорога в ремонтопливную ведёт через тридцать пятый цех, а в этом цехе всё время что-то зловеще гудит.
И уже после этого цеха мы наконец входим в ремонтопливную. Мама начинает убираться, а я просто хожу, всё разглядываю и ищу всякие штучки: гайки, шестерёнки, колёсики, железные палочки и другие бобышки. В последнее время ничего, правда, не находится. Наверное, все бобышки подобрал Вертер.
Мне очень нравится фамилия Вертер. Вообще с заводом связано много хороших фамилий. Например, Вертер, Допкис, Задорожный, Фраткин, Ратманов. Эти фамилии слышатся в разговорах мамы и разных людей на заводе. Я бы хотел иметь такую красивую фамилию. Вместо этого у меня фамилия Соломаха, от слова «солома». Правда, на заводе есть и много некрасивых фамилий. Например, Сепитый. Человека с этой фамилией я знаю. Он медленно ходит в негнущихся штанах. Обычно он молчит. Я с ним не здороваюсь. Однажды он мне сказал: шляешься? Лучше б матери помог. Корячится с тобой одна. Мне стало стыдно. Я подошёл к маме и сказал: давай-ка я тебе помогу. Но мама, конечно, сказала: ты мне помогаешь тем, что не мешаешь.
