По лицу Бубриски расползлась улыбка великого психолога, который понял, что ему удалось «зацепить» пациента.
— Яне могу утверждать это на сто процентов… но да, думаю, что твое задержание было финальным театральным аккордом, чтобы ты наконец ощутил себя героем собственного триллера на тему «холодной войны». Точно так же я уверен, что за тобой был «хвост» с того момента, как ты ступил на территорию Восточного Берлина, — опять же для усиления драматизма ситуации. Если бы мы в конце концов не приняли решение закрыть герра Хакена и его банду оперативниц, не сомневаюсь, что, прежде чем вы со своей возлюбленной отправились в Нью-Йорк, она бы попросила тебя оказать ей еще одну услугу и принести оттуда дорогие ее сердцу вещи Йоханнеса. Наверняка она рассказала бы тебе о другой подруге, которая хранила у себя все его игрушки, и ты бы вернулся с плюшевым медведем, напичканным микропленками. Меня во всей этой истории интригует один вопрос: в чем тайный замысел герра Хакена, разрешившего ей ехать с тобой в Штаты? Может, они считают, что она будет полезной для них там? Скажем, работая переводчицей в высших эшелонах ООН? Или все это изначально было неким изощренным планом?
— Каким еще планом?
— Как передают наши источники из ГДР, руководство Хакена не совсем довольно уровнем разведматериалов, которые он посылает им через своих агентов, — им необходим крупный улов. Мы хотим поймать Хакена с поличным, чтобы допросить его как следует и потом использовать для обмена на троих наших людей — в том числе и того парня, что отбывает двадцатилетний срок на каторге, — которых надо вызволить из гэдээровскихтюрем. Однако, как мы чувствуем, Хакен и твоя возлюбленная начали догадываться, что наш человек с «Радио „Свобода“» подсовывает им фуфло. Что нам необходимо, так это схватить фрау Дуссманн в момент фотографирования секретного документа.
— Но, наверное, за этот год у вас было немало возможностей сделать это.
— Верно, но мы не хотели арестовывать ее. Мы хотели создать иллюзию, будто им с Хакеном сходит с рук их мелкая шпионская деятельность, к тому же нам нужно было раскрыть их так называемый план игры. Сейчас мы уже пришли к выводу, что оба они, в лучшем случае, мелкие сошки… но полезные для нас при аресте по тем причинам, которые я уже назвал. Другое дело, что мы не хотим устраивать публичную сцену на «Радио „Свобода“», когда дело дойдет до ее ареста. Вот если бы мы могли провести задержание в твоей квартире…
— Нив коем случае.
— Выслушай меня, Томас. Я знаю, ты все еще отказываешься верить в то, что узнал о фрау Дуссманн. Это понятно, ведь ты столько вложил в эти отношения, доверял ей. Все, что я рассказал тебе, все доказательства, которые представил, должно быть, трудно переварить. Любой на твоем месте испытывал бы те же чувства, если бы ему сказали, что самый дорогой на свете человек — не тот, за кого себя выдает…
— Не могли бы вы избавить меня от этих лирических отступлений?
— Ты все еще не веришь мне?
— Доказательства — вещь гибкая, особенно в руках таких, как вы.
— Очень элегантно ты выразился — и да, по сути верно. Мы так же, как и «другая сторона», умеем манипулировать правдой в своих интересах. Но разве сейчас я не убедил тебя?
— Она могла просто встречаться с этим человеком, предоставляя ему отчеты о своей работе.
— Хороший довод, — произнес он как-то даже радостно и с легкой иронией, словно учитель, похваливший ученика за наивную реплику с места. — Но мы можем показать тебе фотографии — сделанные с расстояния, но все равно достаточно четкие — этой парочки в постели. Кстати, они довольно свежие, сняты не далее как три недели назад. Хочешь взглянуть?
Он снова раскрыл папку и порылся в фотографиях.
— Вы задались целью бесконечно загонять меня в угол?
— Почему ты так решил?
— Всякий раз, когда я предлагаю гипотетическую альтернативу той реальности, которой вы меня пичкаете…
— …у нас появляется визуальное опровержение? Хорошо, допустим, что она просто встречалась с Хакеном в этих убогих гостиницах для отчета о проделанной работе. Но факт остается фактом: она агент тоталитарного режима и обманом заставила тебя думать…
— Я сам знаю, о чем я думал. И помню все слова, что были сказаны между нами. Я знаю…
Я замолчал. Нам принесли новую порцию шнапса. Я залпом осушил свою стопку. И тут же подумал: просто встань и уйди отсюда, и больше никогда не возвращайся. Иди домой. Собери вещи. И на последнем поезде уезжай из города… Только вот этот поезд мог оказаться ночным экспрессом до Гамбурга, куда она отправилась ублажать своего тролля, управлявшего ее жизнью весь последний год.
— Мне нужны доказательства, что она не в Гамбурге с Велманном, — услышал я собственный голос.
— Это легко устроить. Сегодня вечером герр Велманн идет с женой в Берлинскую филармонию. Ты ведь повернут на классической музыке, не так ли? Поэтому тебе наверняка понравится этот итальянец Аббадо и его интерпретация Мендельсона и Шуберта. Поскольку мы в ЮСИА — народ культурный, у меня случайно оказался лишний билетик на концерт. Место в следующем ряду от Велманна. Так что, если тебе нужны доказательства…
Он полез в карман и протянул мне билет в Берлинскую филармонию. Я накрыл его рукой.
— Значит, после того как ты увидишь Велманна сегодня вечером… — продолжил он.
— Мне все равно нужны доказательства, что она работает на Штази.
— На твоем месте я бы потребовал то же самое.
— Но вы не на моем месте. И вам от меня что-то нужно. А я не хочу подставлять ее.
— Тут такое дело… Ты ведь рассказал ей, что будешь брать интервью у этих танцоров из ГДР, верно?
— Это вас не касается, черт возьми.
— Будем считать, что это утвердительный ответ. Значит, если ты рассказал ей про интервью, наверняка упомянул и про расшифровку текста, которую ты получишь в выходные.
— Вы специально меня подставили, черт бы вас побрал, — прошипел я.
— Дело в том, что вы сами себя подставили, сэр. А теперь я должен сообщить, что никакого интервью не состоится. Но, скажем, если бы мы предоставили тебе якобы расшифровку этого разговора с пометкой «Секретно» и ты бы оставил ее на столе для своей возлюбленной…
— Прекратите называть ее так!
— Извини, извини, я понимаю, что ты сейчас слегка взвинчен…
— Пошел к черту, приятель. К черту ваши интеллектуальные головоломки и игры в «доброго» и «плохого» полицейского. Вы все мне не нравитесь. Мне не нравится, чем вы занимаетесь, за что боретесь, мне противны ваши грязные игры, которые вы ведете, прикрываясь именем Бога и страны. Мне не нравится презрение, с которым вы относитесь ко всем, кого нельзя назвать «командным игроком», «простым парнем» или «настоящим американцем». И хотя вы изливаете свою злобу на любого соотечественника, не разделяющего ваши неоконсервативные «черно-белые» взгляды на мир, сами вы живете в густом тумане моральной серости.
