— Мои соболезнования, — сказала она мне.
Когда мы двинулись дальше, я заметил Павлу:
— Еще одна твоя фанатка? Только не говори мне, что ты и с ней спал.
— Это было бы преступлением против вкуса. Думаю, тебя не удивит, если ты узнаешь, что она турчанка, а ее муж — болгарский карлик, который когда-то служил в тайной полиции.
— А сейчас он…
— Занимается бизнесом. Сдает в аренду передвижные туалеты для стройплощадок. Уверен, что все это только ширма.
— А на самом деле?
Павел красноречиво пожал плечами, намекая на широкий спектр конспиративной деятельности.
— Сорайя контролирует сектор вещания на Средний Восток. Говорит на арабском, немецком и турецком. В прошлом году, по слухам, спала с эфиопским дипломатом…
Я не смог удержаться от смеха, улавливая в рассказах Павла вариации на одну и ту же тему. Послушать его, так все сотрудники радиостанции оказались здесь вовсе не потому, что были профессионалами радиовещания. Скорее главным критерием при приеме на работу стало их сомнительное прошлое или настоящее.
— Как сегодня Роберт? — обратился Павел к жизнерадостному толстяку с окладистой бородой а-ля Иоганн Брамс и огромным пивным животом. Он был одет в стиле, который немцы называют Lander, зеленый твидовый пиджак с кожаным воротником и тяжелые твидовые брюки, тоже зеленые, — выглядел он как помесь вестфальского свинопаса с баварским лепреконом
[47]
.
— Роберт в полном порядке, — ответил зеленый человечек, набивая трубку табаком с ловкостью птицевода, определяющего пол цыпленка. — А как поживает мой польский друг?
— У твоего польского друга все sehrgut
[48]
, — сказал Павел, безупречно имитируя акцент Роберта. Сам Роберт, казалось, даже не заметил этого, а если и заметил, то виду не подал. — И твой польский друг хотел бы представить тебе своего нового коллегу.
После обмена рукопожатиями Роберт Мюттер достал спичку из кармана коричневой кожаной жилетки, чиркнул ею по поле пиджака и поднес огонь к набитой трубке. Раскурив ее, он радостно выпустил облако дыма и спросил:
— Что, настоящий американец?
— На все сто, — ответил я.
— У нас только один такой — герр директор, если не считать наших «друзей» из ЮСИА
[49]
.
— Они не друзья, — сказал Павел. — Они наши тайные хозяева.
— А ты уверен, что твой юный друг не один из них? — спросил Роберт, расплываясь в улыбке.
— Он пишет книги, — ответил Павел.
— Так Бухарин тоже писал. Пока его не уничтожил Сталин.
— А все потому, что он выступал против коллективизации на селе, — сказал Павел. — Они тогда расстреливали каждого, кто был против всего коллективного, даже коллективных вросших ногтей. Были и такие прецеденты, особенно на Урале.
— А вы тоже против коллективизации сельского хозяйства, молодой человек? — спросил меня Роберт.
— Нет, если маячит перспектива расстрела, — сказал я.
— Сообразительный паренек. — Он ввернул немецкий эквивалент — ein Bursche. — Добро пожаловать в наш маленький клуб.
Как только мы отошли и Роберт уже не мог нас слышать, Павел сказал:
— Он косит под деревенского дурачка, но ты не заблуждайся на его счет. Роберт — редактор всех немецких новостей, и это означает, что после герра директора его слово решающее, когда речь заходит о том, как и что передавать в новостных выпусках для наших слушателей из той тюрьмы, что черев дорогу отсюда. А если вспомнить, что он убежденный сторонник Франца Йозефа Штрауса, к тому же католик из Гармиш-Партенкирхена, этого уютного гнездышка разведшколы, совершенно очевидно, что по совместительству он — сотрудник Bundesnachrichtendienst[50]. Впрочем, новичку вроде тебя такие организации знать не обязательно.
— Западногерманская разведка?
— Похвально. Дай-ка угадаю… ты здесь, в Берлине, собираешь материал для шпионского романа. Вот уж поистине самое примитивное литературное развлечение послевоенного времени.
— Я не романист, и к тому же думаю, что твой соотечественник, мистер Конрад
[51]
, поспорил бы с таким мнением о шпионском романе, когда писал своего «Тайного агента» в…
— …1907 году. Кажется, помимо интеллекта у тебя еще и склонность к дидактизму.
Мы подошли к следующему столу, за которым сидела молодая женщина с прической панка и лицом, скрытым под слоем белил. Она слушала магнитофонную запись в огромных наушниках, ободок которых как будто завис над торчащими загеленными прядями. Она курила сигарету, на столе перед ней стояли три открытые бутылки кока-колы. Павел обратился к ней по-польски. Она взглянула на него с усмешкой, но потом демонстративно закрыла глаза и начала громко подпевать записи на пленке, коверкая английские слова. Я не сразу разобрал, что это песня Джо Джексона «Is She Really Goint Out with Him»
[52]
. Павел снова попытался заговорить с ней. Ее улыбка стала шире, и она еще крепче зажмурилась, предпочитая и дальше его игнорировать. Тогда он похлопал ее по плечу. С нарочитой неспешностью она сняла с головы наушники и медленно опустила палец на кнопку, останавливая пленку. Последовала короткая перепалка на польском языке, причем девушка смотрела на Павла как на законченного негодяя. Павел кивнул в мою сторону и перешел на немецкий:
— Хочу тебе представить свою соотечественницу. Малгоржата.
— На вашем языке это Маргарет, — произнесла женщина на очень хорошем английском.
— Но мы здесь говорим по-немецки, — сказал Павел auf Deutsch. — А как ты узнала, что герр Несбитт — англофон?
— Он выглядит очень по-американски. Типичный янки.
— Ты слышал, Томас? Через тридцать секунд после знакомства моя Zlota Baba
[50]
уже флиртует с тобой.
Малгоржата тотчас ответила ему по-польски, и ее голос заметно посуровел.
— Я что-то пропустил? — спросил я.
— Он назвал меня своей Zlota Baba, — сказала Малгоржата.
