— Понятия не имею, у меня ведь не было вереницы иностранных невест.
— Давай попросим, чтобы они сделали ее как можно скорее.
— Пока ты не передумала?
— Я никогда не передумаю.
— Я тоже. Так что и волноваться не о чем.
— Надеюсь, ты прав.
Вернувшись в тот день в Берлин, мы застали Аластера в мастерской. Он сидел в одиночестве перед тремя полотнами, над которыми работал в последние недели. Глубиной цвета, нервом геометрических форм и скрытой в нихтайной этот триптих позволял зрителю насладиться контрастом лазурных полутонов и чистотой синевы. Картины определенно удались.
— Неужели закончил? — спросил я.
— Да, и сам чуть не кончился, — сказал Аластер.
— Фантастика.
— Это твое субъективное мнение. Но возможно, я пребываю в привычной послеродовой депрессии.
— Они потрясающие, Аластер.
— А эти лондонские стервятники от искусства окрестят их как «Ив Кляйн лайт»… хотя нет ничего проще этого чертова Ива с его чертовым синим. Прошу прощения, Петра, я всегда такой на финише.
— Томас прав. Они замечательные.
— Ну, учитывая, что они были написаны в агонии расставания…
— Люди сами увидят, какие они удивительные, и оценят их по достоинству, — сказала она.
— К сожалению, не люди диктуют вкус.
— Мы обручились в Париже, — вдруг выпалил я.
Аластер явно опешил от этой новости.
— Ну-ка, еще раз, — попросил он.
— Мы решили пожениться.
— Ты уже два раза объявил об этом. Но странно, почему молчит мадемуазель.
— Это потому, что мадемуазель не такая болтушка, как месье, — улыбнулась она.
— «Болтун» — это синоним «американца», — добавил Аластер.
— Но поскольку я люблю этого американца… — сказала Петра.
— Выходит, ты подтверждаешь, что наш американский друг говорит правду?
— Подтверждаю.
— Что ж, тогда… где-то у меня здесь… думаю, в холодильнике, припрятана бутылочка французской шипучки, которую я приберегал для особых случаев. Как этот, например.
— Это очень любезно с твоей стороны, — сказал я.
— Это чертовски правильно, учитывая важность момента. Будучи в душе романтиком, должен сказать, что я ужасно завидую вам обоим и надеюсь только на то, что вы не испортите все это на фиг.
Бутылка шампанского переросла в долгий и пьяный ужин в местной итальянской забегаловке. Улучив минутку, когда Петра вышла в туалет, Аластер сказал мне:
— Пусть это пьяный треп, но больше всего меня радует, что ты по-настоящему созрел для этого брака. Ты стремился к нему, он стал тебе необходим. Не подумай, это не упрек и не критика. Это мои наблюдения. Потому что когда-то я был такой же, как ты. Одиночка. Не подпускал к себе никого слишком близко. Потом я встретил своего мужчину. И это было взаимное чувство. Если бы только этот сукин сын не умер на мне… Главное, Freund
[92]
, ты нашел ее.
На следующий день я позвонил в американское консульство и переговорил с удивительно милым секретарем с мягким среднезападным акцентом. Секретарь подтвердила, что да, если я собираюсь жениться на гражданке Германии и мы намерены поселиться в Штатах, лучше всего прийти вдвоем на прием к помощнику консула, чтобы он начал процедуру оформления иммиграционных документов. Как только мы поженимся официально, Петра получит гринкарту в течение месяца, если не возникнет никаких проблем.
— Так что, если вы хотите ускорить процесс, — сказала она, — я бы на вашем месте женилась как можно скорее!
Когда я вечером пересказал все это Петре, она рассмеялась:
— Можем попросить Аластера поучаствовать в церемонии.
— Я уже думал о том, чтобы пригласить его моим свидетелем.
— И моим тоже, потому что у меня нет близких друзей.
— Тогда давай сходим в отдел регистрации, или как он тут у них называется, на следующей неделе, — предложил я.
— Я завтра же все выясню.
— У нас встреча с консулом в час пятнадцать. Сможешь вырваться?
— Я буду. Как только консул подтвердит нам, что с моей грин-картой проблем не будет, я сразу подам уведомление на работе. Если ты не против, конечно.
— Конечно нет. А я позвоню парню, который снимает мою квартиру на Манхэттене, и скажу ему, что вернусь через месяц. Возможно, его это не обрадует, но срок четыре недели у нас прописан в договоре, так что, если все сложится удачно, к августу мы будем в Нью-Йорке. Жару и влажность я тебе гарантирую.
— Я наконец-то вырвусь отсюда, да еще и с тобой. Поверь мне, жара — это мелочи.
На следующий день я забежал в местное почтовое отделение и заказал международный звонок в Нью-Йорк. На Восточном побережье Соединенных Штатов было восемь утра. Мой субарендатор, Ричард Раундер, работал фактчекером в «Ньюсуик», успел опубликовать рассказ в журнале «Нью-Йоркер» и с тех пор, похоже, пребывал в глубоком творческом застое. Он был ранней пташкой, что нехарактерно для писателей, и мой звонок его не разбудил. Он на удивление спокойно отнесся к моей просьбе освободить квартиру через месяц, поскольку только что получил трехмесячную прописку в общине художников Яддо и собирался переезжать туда в начале сентября.
Американским консулом оказалась женщина лет сорока по имени Мадлен Эббот. Она была одета в строгий серый костюм и излучала положенную ей по рангу доброжелательность. Петра пришла на встречу в белой блузке и черной юбке чуть выше колена. Она очень нервничала, когда мы встретились у главного входа в консульство, которое находилось в богатом пригороде Зелендорф.
— Надеюсь, ты не передумала? — спросил я после поцелуя.
— Я всегда волнуюсь, когда приходится иметь дело с бюрократией. Чувствую себя ничтожеством в их присутствии.
— На этот раз все пройдет гладко.
— Надеюсь.
Встреча прошла в исключительно деловом духе. Когда я сообщил консулу, что мы женимся, она произнесла дежурные поздравления, после чего достала кучу бланков для заполнения. Она расспросила Петру о ее происхождении. Когда Петра сказала, что в прошлом году была выдворена из ГДР, авторучка в руке консула дрогнула, и женщина с интересом посмотрела на собеседницу.
— Вы были выдворены по политическим мотивам? — спросила она.
— Совершенно верно.
— Вам придется указать это в аппликационной форме. Я бы даже посоветовала вам написать заявление с изложением деталей вашего изгнания из страны… не подумайте, что это будет истолковано против вас, когда прошение будет рассматривать Государственный департамент в Вашингтоне. Скорее наоборот. Но вы должны быть очень прозрачны в том, что касается вашего дела. Вы согласны с этим?
