— Не так чтобы очень.
— И все-таки я настаиваю, — сказал Бубриски, доставая из папки новую фотографию и швыряя ее на стол, как крупье карту, которая, как он знает, обойдется игроку в кругленькую сумму.
На снимке, что оказался передо мной, был все тот же мужчина с предыдущей фотографии, только на этот раз отпечаток был четким. Гельмут Хакен оказался обрюзгшим коротышкой с промасленными черными волосами, зачесанными назад, в тяжелых черных очках, с ужасной козлиной бородкой, плохими зубами и сальной кожей. Всем своим видом он вызывал брезгливость.
— Я мог бы сейчас скинуть фунтов двадцать, — сказал Бубриски, — и все равно не рискнул бы назвать себя симпатягой. Но этот головорез — а иначе про него не скажешь — вызывает физическое отвращение. Вот человек, с которым твоя возлюбленная начала спать примерно через месяц после того, как с нашей помощью «обустроилась» в своей комнатке в Кройцберге и получила работу на «Радио „Свобода“». На протяжении всего вашего «романа» она встречалась с Хакеном по меньшей мере дважды в неделю — и обмен информацией непременно сопровождался сексом. Мне трудно представить, что фрау Дуссманн было приятно сожительство с этим садовым гномом…
— Пожалуйста, прекратите.
— Я просто пытаюсь понять… каково тебе знать, что приходилось делить ее с этим уродцем…
— Вы все уже сказали.
— А теперь, как я и намекал, нам нужно слегка посочувствовать фрау Дуссманн. Потому что, работая под началом куратора Штази и пользуясь всеми благами жизни на Западе, ты просто обязана трахаться с ним на регулярной основе. Что, собственно, она и делала со всей ответственностью…
Бубриски снова порылся в папке и извлек письменный отчет, который держал перед глазами, пока говорил.
— Как установила наша группа наблюдения, они занимались сексом два раза в неделю. Кстати, никогда не встречались у него на квартире. Он всегда снимал номер в каком-нибудь дешевом отеле, обычно в районе вокзала, но постоянно менял дислокацию. Я сомневаюсь в том, что она подозревала о нашей слежке, поскольку изначально наши люди помогли ей укрепиться в образе страдающей героини. Но Хакен был очень осторожен — делал бесконечные пересадки в метро, впрыгивал в такси, отрываясь от «хвоста». Иногда ему действительно удавалось ускользнуть от наружки, но в остальное время…
Он выкладывал передо мной одну за другой фотографии — все с отметками о дате и времени, — на которых было видно, как Хакен заходит в какой-нибудь дешевый отель, а Петра появляется там спустя семь — десять минут.
— Как ты думаешь, где сейчас находится твоя возлюбленная? — спросил он.
— На пути в Гамбург, куда ее отправили как переводчика с мистером Велманном.
— Это она тебе сказала, да?
— А вы знали, что она собирается уехать из города со своим кукловодом.
— Отличное выражение, Томас. Я даже осмелюсь украсть его.
— Значит, вы заставили Павла вызвать меня. Готов держать пари, это Павел подсовывал ей ложные секретные документы для копирования, верно? Я хочу сказать, что он слеплен из оппортунистического дерьма и, возможно, считает, что, будучи вашим лакеем, прорвется наверх по карьерной лестнице. Чем вы готовы расплатиться с ним за оказанные услуги? Грин-картой?
— Вы, мистер, зарываетесь. Но, как я уже говорил, ты сейчас на стадии «отрицания». И наверняка думаешь: «Ее подставили. Эти злодеи нарочно подкладывали ей документы, чтобы она их фотографировала. И конечно, она так любила меня, трахала с такой страстью». Бьюсь об заклад, она говорила тебе, что ты — мужчина, о котором она всю жизнь мечтала, но уже отчаялась найти. Когда вы заводили разговоры о женитьбе, о детях, о совместной жизни в Нью-Йорке, которую собирались начать через месяц…
— Заткнись, — прошипел я.
— Правда не всегда приятна и удобна, не так ли? Хочу заметить, что мы никогда не записывали ваши разговоры. Но не обязательно быть умным писателем, как ты, чтобы представить себе диалоги, которые ведут в постели любовники после соития. Мы все проходили через это, дружище. «Со мной еще никогда такого не было… наша страсть никогда не угаснет… я всегда буду с тобой… Ты единственный. Неповторимый. Я вверяю тебе свою жизнь».
Я обхватил голову руками, пытаясь заглушить его голос, остановить его, и в то же время мне хотелось, чтобы он продолжал отчитывать меня за мою глупость, наивность, за любовь, которую я так долго искал… и думал, что нашел. И вот теперь… теперь… если хотя бы часть из того, что говорил этот мерзавец, было правдой — а в его чертовой папке было так много тому подтверждений, — оставалось лишь признаться в том, что меня жестоко, чудовищно надули. Пусть даже Петра действительно испытывала чувства, в которых клялась.
Подумать только. Она отправила тебя через границу со святой миссией вернуть фотографии потерянного сына. И только что ты видел документ, доказывающий, что она добровольно отдала его на усыновление. А тебя использовала как курьера, чтобы добыть микропленку для этой жирной скотины, которого она обслуживала два раза в неделю, при этом убеждая тебя в том, что никогда не знала любви, пока ты не вошел в ее жизнь.
— Очевидно, что все эти сантименты — заверения в любви и преданности — звучали искренне, — продолжал Бубриски. — Как я уже сказал, ты был влюблен. А она поддерживала в тебе отчаянную потребность в любви. Потому что знала: как только она даст тебе любовь, которой ты прежде не знал, ты будешь готов ради нее на все. Радар, мой друг. Все опять возвращается к радару. Она и ее куратор быстро раскусили тебя и обработали. «Подари ему образ любви, но сделай так, чтобы эту любовь было трудно завоевать. Сыграй на том, что ты женщина, которая не может отдаться полностью своему чувству, поскольку раздавлена монолитом коммунистического режима. Со временем открой ему тайну своей трагедии. Заводи разговоры о вечной преданности и браке. А потом отсылай ничего не подозревающего мальчишку за кордон, чтобы притащил нужные документы».
— У вас есть какие-то идеи о том, что могли содержать эти фотографии? — спросил я.
— Нет. Герр Хакен — опытный агент. Он либо сжег информацию, либо так тщательно все спрятал, что мы никогда не узнаем, какой уровень шпионажа могли бы открыть эти микропленки.
— А то, как со мной обошлись на той стороне при возвращении?
— О да, я слышал, что тебя там продержали пару часов.
— Ваши источники безупречны. И как вы думаете, зная то, что происходит, этот полуарест был задуман с целью…
— …заставить тебя поверить, будто ты находишься в опасности после визита к фрау Юдит Фляйшман, сомнительному информатору Штази? Абсолютно. Тебя ведь здорово перепугал этот инцидент, не так ли? И в то же время ты страшно гордился тем, что тебе удалось выскользнуть из лап полицейского режима и доставить фотографии ребенка, насильно разлученного с фрау Дуссманн…
— Так, выходит, все это было инсценировкой специально для меня? — перебил я его.
