Я высказал свои соображения Сереге, и он понял, что если мы пойдем именно туда, то образуемся, самое большое, в 117-м отделении милиции.
Так мы и сделали, направив свой путь в Гульбарий. Только воскресли мы почему-то не в 117-м отделении милиции, а в 5-м отделении. И не в том 5-м отделении, которое находилось на Арбате, в Москве, а в каком-то 5-м отделении города Загорска. Но это уже – совсем другая история.
Как мы бушевали в Загорске
Как известно, однажды мы с Серегой возникли в 5-м отделении милиции города Загорска. Утром, когда все загорчане двигались на работу, мы как раз выходили из отделения милиции и, остановив прохожего загорчанина, ткнув в него пальцем, спросили, где они в процессе своего движения на работу пьют пиво, и тот немедленно отвел нас в пивняк.
Постояв в пивняке до без пяти одиннадцать, мы выдвинулись в гамазин, где взяли Золотой, как сами те старые времена, Осени и, побухивая, приступили к осмотру достопримечательностей.
Серега сказал:
– Яша. Ты где вчера пропал?
Я сказал:
– Я пропал в Гульбарии. А ты где?
Серега сказал:
– Я тоже пропал в Гульбарии. Но потом я возник, но уже в Ереване.
Я сказал:
– А я в Ереване как раз и пропал. Во второй раз. Но потом я возник – в Москве Слезам Не Верит.
Серега сказал:
– Получается, что мы вчера весь день ходили вокруг Белорусского вокзала, но выступили почему-то с Ярославского. Нет. Этого полета нам никогда не разобрать.
Среди достопримечательностей города Загорска мы обнаружили источник с ледяной водой, где купались глубоко верующие люди, очищаясь таким образом от своих грехов.
Мы заняли очередь к источнику, который представлял собой бревенчатую избушку, похожую на баню, куда верующие входили партиями по несколько человек, а потом оттуда слышался плеск.
Мы посчитали, что если температура воздуха сейчас порядка нуля, а температура пресной воды меньше нуля быть не может, то вода в этом ледяном источнике должна показаться нам теплой.
Как назло, нас с Серегой разделили: Серега оказался в своей партии последним. Я остался стоять на улице, и мне как первому в моей партии дали читать молитвенник.
Я прокашлялся и начал. Что мне читалось, я, конечно, не помню, но уверен, что читал я хорошо, трезво.
Внезапно раздался громкий, красноречивый звук. Это был точно такой звук, с которым тяжелое человеческое тело ударяется о плохо закрепленную доску.
Я подумал:
– Серега.
Гляжу: несут голого Серегу, твердого, как памятник, и кладут его на снег. А рядом с ним его одежду кладут.
Серега сказал:
– Там плохо была закреплена доска. Яша. Не ходи туда.
Я и сам уже не хотел. Меня только один вопрос интересовал.
Я спросил:
– Серега. Теплая была вода?
Серега сказал:
– Нет, Яша. Вода была холодная.
Потом мы продолжили разбор наших полетов.
Серега сказал:
– Там, в этой ледяной избушке, я вспомнил. Оказывается, мы вчера поехали во Владивосток. Вот почему мы и оказались на Ярославском вокзале.
Я тоже уже вспомнил про Владивосток, хоть и не был в ледяной избушке.
Я сказал:
– С Владивостоком нам вчера не повезло, потому что мы не в тот поезд вписались.
Серега сказал:
– Зато нам повезло с Загорском.
Я поднапрягся и вспомнил такую картину. Переполненная электричка, словно пакет замороженных креветок. Люди стоят, тесно прижавшись друг к другу, трутся. Читатели читают, пролетарии бурчат, антенщики антенны настраивают.
И, посреди всего этого разнотравья, лежим мы с Серегой, вытянувшись во всю длину скамеек. Во Владивосток едем.
Вечерело. Зимой всегда темнеет рано.
И вот мы с Серегой стали замечать всё больше аскеров, которые сидели и ходили среди достопримечательностей и делали свой аск.
То не были аскеры в узком смысле слова, это были аскеры в широком смысле – они, что называется, нищенствовали, и весьма успешно. Главное, они не затрачивали на это никакого труда: не говорили, что понимаете, мы приехали из Вильнюса, нам негде спать и прочее. Кроме того, их совсем не винтили менты.
Мы с Серегой решили попробовать этот способ аска. Серега сел в сугроб на краю тротуара и положил на снег свою фуражку. Для затравки он кинул в фуражку несколько тренчиков и пятачков.
Я же снял с себя свою буденовку и стал с ней ходить по улице, тем самым преграждая прохожим путь. Прохожие, увидев меня с буденовкой, шарахались в сторону и попадали прямо на Серегу, который невозмутимо сидел с фуражкой и смотрел на прохожих большими грустными глазами, словно добрый бессловесный пес.
Прохожим ничего не оставалось делать, как бросить Сереге в фуражку монетку.
Увидев, что монетки летят довольно звонко, мы решили усложнить эксперимент. Серега выгреб из фуражки медяки и положил туда в качестве образца серебряную мелочь.
Поток монеток уменьшился, но сама денежная масса стала возрастать с большей прогрессией.
Так мы нааскали почти на два бутилена Золотой Осени и остановились, но не потому, что нам уже было достаточно, а потому, что стемнело окончательно, и прохожие перестали реагировать, принимая нас просто за каких-то пьяных. Они уже не видели в темноте подробностей и думали, что я просто так тут хожу с буденовкой, а Серега просто так тут сидит с фуражкой.
Тогда мы пошли в гамазин, добавили еще своих денег, взяли три бутилена, зашли в какую-то подворотню и усугубили там один.
Стало холодать. Мы решили выдвинуться в Москву, но не в Москву Слезам Не Верит, в пивняк, а в Москву – Мосекаву, просто в наш базовый родной город. Но нам было влом возвращаться на вокзал, ждать электричку и в ней трястись.
Надо сказать, что в те далекие времена менты не отбирали у людей деньги, а у нас еще с Москвы завалялось рублей по двадцать. И мы решили взять такси.
Это было проблемно, потому что мы не просто так ловили машину, не руками, а ловили мы ее бутиленами, высоко над головой их подымая и, когда очередная машина проезжала мимо, делали из бутиленов по глотку.
Странно, что в тот момент, а он длился неопределенно долго, нас не свинтили менты. Наконец, какой-то чуткий таксист остановился.
К тому времени уже начался страшный загорский дуб. Поэтому я не стал просовывать свою голову в такси и спрашивать таксиста, поедет ли он в Москву, а просто запихнул Серегу в такси и сел сам.
