На пешеходном переходе я заметила беременную женщину, женщину с коляской и еще одну, которая держала ребенка за руку. И знаете, доктор Ходжес, я ничего не почувствовала! Ровным счетом ничего! Для бесплодной это достижение – ничего не почувствовать при виде беременной женщины. Никакой горечи, которая режет тебя, точно ножом. Никакой зависти, которая кривит губы.
Вот это-то и смешно.
Я вернулась домой, и оказалось, что Бен не в гараже, где обычно возится с машиной. Он сидел в кухне, разложив на столе какие-то бумаги, и я заметила, что глаза у него красные и припухшие.
– Я тут думал… – начал он.
Я сказала ему, что тоже думала, но пусть он первый начнет.
Он сказал, что думал о словах Алисы и решил, что она права на все сто процентов.
Ах, Алиса…
Алиса сидела на кушетке и смотрела, как Доминик гелиевым насосом надувает синие и серебряные шары. Им с Джаспером в конце концов надоело самим надувать шары и говорить смешными голосами. Джаспер так хохотал над тем, как его отец поет детскую песню, что Алиса встревожилась, как бы у него истерики не было.
Теперь он носился по двору с пультом в руках, управляя игрушечным вертолетом.
– Очень милый мальчик, – сказала Алиса, глядя на него.
Она догадывалась, что Джаспер учится с Оливией в одном классе. С Оливией, ее дочерью. У которой толстые светлые хвостики.
– Да, когда не становится неуправляемым монстром, – заметил Доминик.
Алиса расхохоталась, и, пожалуй, слишком громко. Она почти не понимала родительского юмора. Может быть, он на самом деле был неуправляемым монстром и это было вовсе не смешно.
– Скажи мне… – начала она, – сколько мы уже… ммм… встречаемся?
Доминик быстро посмотрел сначала на нее, потом куда-то вбок. Он завязал шарик и проследил глазами, как он уплыл вверх, к потолку.
– С месяц, – сказал он, все так же не глядя на нее.
Алиса поведала Доминику, что, по словам врачей, потеря памяти у нее временная. У него на лице был написан испуг, и говорить с ней он старался осторожно и мягко, как будто она страдает легким психическим расстройством. Конечно, если только он не всегда говорил с ней именно так.
– И как у нас… э-э… все хорошо? – беспомощно спросила Алиса.
Все это представлялось ей неразрешимой загадкой. Значит, она целовала его? Спала с ним? Он был очень высокого роста. Не то чтобы непривлекательный… Просто незнакомый. Эта мысль одновременно и подавляла, и слегка возбуждала ее. Ей вспоминались смешливые подростковые разговоры об этом. Только подумать – секс с ним.
– Ну да, – ответил Доминик.
Он как-то смешно и нервно дергал ртом. Видимо, принадлежал к тихим сумасшедшим.
Он взял очередной шарик и надел его на наконечник гелиевого насоса. Внимательно, пристально глядя ей в лицо, сказал почти мрачно:
– По крайней мере, я так думаю.
Нет-нет, непривлекательным он ни в коем случае не был.
– Ах, – бросила она нервно, чувствуя себя совершенно беззащитной, – ну вот… ну вот и хорошо.
Она очень хотела, чтобы Ник сейчас сидел рядом с ней. Хотелось ощущать у себя на ноге тепло его руки, как бы заявляющей права на нее. Вот тогда разговор был бы ей в удовольствие, она бы даже позволила себе флирт с этим исключительно приятным мужчиной, потому что чувствовала бы себя в полной безопасности.
– Ты какая-то не такая, – сказал Доминик.
– В каком смысле?
– Не знаю, как объяснить…
Больше он ничего не сказал. В отличие от Ника, разговорчивым он явно не был. Она удивлялась, что могла найти в нем. Неужели он мог ей понравиться? Такой скучный!
– Кем ты работаешь? – поинтересовалась она.
Самый обычный вопрос, который всегда задают на свидании. Может быть, с подвохом, но надо же понять, что перед ней за человек.
– Бухгалтером.
Прелесть!
– Ах да…
– Это я проверяю, потеряла ты память или нет, – усмехнулся он. – Я торговец. Фрукты там, овощи…
– Правда? – Ей сразу же представились бесплатные манго и ананасы.
– Не-а…
Зануда!
– Я директор школы.
– Шутишь!
– Вовсе нет. Я на самом деле директор школы.
– Какой школы?
– В которую ходят твои дети. Мы там и познакомились.
Директор школы… «В кабинет к директору, живо!»
– Значит, ты придешь сегодня? На этот вечер?
– Да. И притом, так сказать, в двух ролях. Джаспер ходит в начальную школу, а вечер как раз для родителей младшеклассников. Поэтому я буду…
Он имел привычку не договаривать до конца. Голос его просто затихал, как будто он полагал, что совершенно понятно, как закончится предложение, поэтому нет смысла его заканчивать.
– А почему собираются у меня? – спросила Алиса.
Это казалось чем-то из ряда вон выходящим. Как ей вообще такое пришло в голову?
– Ну, потому что вы с Кейт Харпер – родительский комитет… – Доминик удивленно поднял брови.
– А что такое родительский комитет?
– Родительский комитет организует мероприятия для всех остальных родителей. – Он неопределенно улыбнулся. – Общаются с учителями, составляют всякие списки, а еще…
Ужас какой! Она стала общественницей! Наверное, она этим гордилась и задирала нос; она всегда знала, что ей свойственно этакое бахвальство. Она представила себе, как важно, словно пава, выплывает в своих красивых одеждах…
– Вы очень много делаете для школы, – добавил Доминик. – Нам с вами повезло. Кстати говоря, скоро уже такой день! Я надеюсь, что ты успеешь поправиться!
Тот мужчина, который занимался на беговой дорожке, тоже сказал что-то о «том дне».
– О чем это ты? – спросила Алиса, предчувствуя плохое.
– С тобой мы войдем в Книгу рекордов Гиннесса.
Она улыбнулась, думая, что он опять шутит.
– Не может быть… Ты что, и правда ничего не помнишь? В День матери ты будешь печь самый большой в мире лимонный меренговый пирог. Это значительное событие. Половина собранных денег пойдет на нужды школы, половина – на исследования рака груди.
Алисе вспомнился сон с гигантской скалкой.
– Я? – в панике спросила она. – Какой еще лимонный меренговый пирог?
– Ну не одна же ты, – успокоил он ее. – Целых сто мамаш примет участие. Здорово будет!
Он завязал еще один готовый шарик. Алиса подняла глаза и увидела, что у потолка висит множество синих и серебристых шаров.
