Сегодня она проводит у себя вечер, а через неделю собирается побить мировой рекорд. Ну и ну… Чем она стала?
Опустив глаза, она увидела, что Доминик в упор смотрит на нее.
– Я понял, – сказал он. – Понял, что с тобой не так.
Он сел рядом с ней. Слишком близко, пожалуй. Алиса попробовала было осторожно отодвинуться, но на мягкой кожаной кушетке это было не слишком удобно. Поэтому она сидела тихо, положив руки на колени, точно школьница; ну не будет же он ничего делать, когда рядом бегает маленький сын.
Он был так близко, что ей были видны крошечные темные волоски у него на подбородке и доносился запах зубной пасты и стирального порошка. От Ника всегда пахло кофе, лосьоном после бритья и вчерашним чесноком.
Вблизи цвет его глаз оказался шоколадно-коричневым, как у его сына. У Ника они были то светло-карие, то зеленые, смотря как падал свет; вокруг радужки шла тонкая золотая полоска, а ресницы были такими светлыми, что на солнце казались совсем белесыми.
Доминик пододвинулся ближе. Что творилось: директор школы собирался поцеловать ее, и нельзя было даже дать ему пощечину, потому что, скорее всего, она и сама его целовала.
Но нет… Большим пальцем он нажал у нее между бровей. Что это он делает? Это что, какой-то ритуал, принятый у людей средних лет? Ей нужно было ответить тем же?
– У тебя здесь нет морщинки, – сказал он. – Здесь у тебя всегда была маленькая морщинка: как будто ты всегда сосредоточенна или волнуешься из-за чего-то, даже если радуешься. А вот теперь… – Он убрал палец, и Алиса облегченно вздохнула.
– Интересно, ты нарочно говоришь женщине, что у нее всегда морщинка? – почти кокетливо произнесла она.
– Какая разница? С ней ли, без нее ли – ты всегда потрясающая! – Он положил руку ей на затылок и нежно поцеловал.
Ничего противного в этом не было.
– А я все видел!
Перед ним стоял Джаспер, держа свой вертолет за винт. Глаза у него были круглые от восторга.
Алиса прижала ладонь ко рту. Она целовалась с чужим мужчиной. Не только позволила ему поцеловать себя, но и поцеловала его в ответ. Что называется, из спортивного интереса. Из вежливости. Ну, может быть, чуть-чуть он ей нравился, ну самую капельку! Ее обожгло стыдом.
– Вот расскажу Оливии, что мой папа поцеловал ее маму! – сквозь смех проговорил Джаспер.
Он скакал на месте, потрясал в воздухе кулаками, на лице одновременно отражались и восторг, и отвращение.
– Мой папа поцеловал ее маму! – без устали вопил он. – Мой папа поцеловал ее маму!
Ой-ой-ой… И у нее, Алисы, такие же дети? Как бы немного того?
Доминик осторожно прикоснулся к руке Алисы и поднялся. Он схватил Джаспера, поднял его и, крепко ухватив за лодыжки, перевернул вверх ногами. Джаспер зашелся от хохота и выронил свой вертолет.
Алиса смотрела на них в полном замешательстве. Она что, правда поцеловала этого мужчину? Этого застенчивого директора школы? Этого веселого отца?
Может, она так повела себя из-за травмы головы? Да, тут должны быть какие-то медицинские причины. Она была не в себе.
Потом она вспомнила, что ей нечего стыдиться: были же у Ника шуры-муры с этой самой Джиной? Были. Вот они и квиты.
Джаспер заметил, что у вертолета что-то оторвалось, и заверещал, будто ему было страшно больно.
– Что такое? – Доминик перевернул его. – Что такое, парень?
У Алисы снова заболела голова.
Когда уже вернется Элизабет? Как ей нужна Элизабет!
Домашняя работа, написанная Элизабет для доктора Ходжеса
Пока я ехала обратно к Алисе, Джина не выходила у меня из головы. Я теперь часто о ней думаю. Вокруг нее сложилась аура загадочности. Однажды она мне просто надоела.
Не могу точно сказать, почему с самого начала невзлюбила ее. Может быть, просто потому, что она с Майклом, Алиса и Ник составляли очень дружную четверку. Они постоянно толкались друг у друга. Никаких стуков в дверь. Постоянные шутки, смех. Дети ели то там, то здесь. Джина расхаживала по своему участку в одном купальнике – даже без майки или полотенца, совершенно не стесняясь, точно ребенок. Тело у нее было нежное, округлое, загорелое до кофейного цвета. Упругая красивая грудь как магнит притягивала мужские взоры. Смутно помню историю, как однажды они все напились и голыми плескались в бассейне. Совершенно в духе семидесятых годов.
Они с Алисой были живыми, веселыми, игристыми, как шампанское, а я – скучной картонной фигурой. Смех у меня всегда был натужным. И очень быстро оказалось, что Джина узнала мою сестру лучше, чем я сама.
Детей Джина родила через ЭКО. Зная существо дела, она задавала множество грамотных вопросов. Нередко сочувственно гладила меня по руке, каждый раз нежно и мягко целовала меня в обе щеки, и от нее пахло чем-то сладким. Один раз я слышала, как Роджер сказал ей: «До чего же мне нравится, как вы, европейские женщины, целуетесь при встрече!» Говорила, что прекрасно понимает, каково мне приходится. И наверное, понимала, только вот у нее теперь все это было позади. Я сказала бы, ее воспоминания были в розовом цвете, потому что все хорошо закончилось. Вы подумаете, что она вдохновила меня своим примером – тем, что называют «история успеха». Ей, так сказать, удалось перейти минное поле бесплодия. Но я считала ее высокомерной. Легко говорить, что минное поле – это не страшно, если смотреть со стороны, как на нем подрываются другие. Жаловаться Алисе я не могла, потому что наверняка она передала бы все Джине, а та, с высоты своего опыта, сказала бы, что все не так уж плохо, а я только зря ною и разыгрываю мелодраму.
Как-то вечером я позвонила Алисе и сказала, что мы снова потеряли ребенка.
В ту беременность меня ужасно тошнило. Меня мутило каждый раз, когда я чистила зубы. Как-то раз я выскочила из кинозала, потому что от соседки просто разило смесью духов «Опиум» и попкорна. Я тогда думала: ну вот, теперь-то все, мне точно повезло. Ха-ха! И в тот раз все закончилось ничем.
Когда я позвонила Алисе, она ответила со смехом. Было слышно, как Джина, взвизгивая, рассказывает что-то про ананас. Они придумывали рецепты коктейлей для какого-то школьного мероприятия. Конечно, услышав то, что я ей сказала, Алиса перестала смеяться, заговорила со мной печально, но все никак не могла отсмеяться. Оно и понятно: звонит скучная сестра, скучно говорит о скучном выкидыше и только портит все веселье своими плохими новостями с гинекологического фронта. Алиса, наверное, сделала знак Джине, потому что ее смех резко прекратился, словно выключили радио.
Я сказала, что нечего волноваться, что мы поговорим попозже, и отключила телефон. А потом запустила им через всю комнату, так что он вдребезги расколотил красивую вазу, которую я купила в Италии на свое двадцатилетие, бросилась на диван и завыла в подушку. До сих пор мне очень жалко той вазы.
