– С Гогенцоллернами
[71]
во главе?
– Да нет же. Вместо Гогенцоллернов нужно было избрать другой великий княжеский род, владевший землями между Одером и Эльбой до Гогенцоллернов и отодвинутый в сторону и забытый неблагодарными потомками: род Асканиев
[72]
. У нас ведь есть всего один мемориальный знак, напоминающий об этом славном роде – площадь Асканиев в Кведлинбурге, довольно заурядное место. Тысячи людей ежедневно проходят по этой площади, не связывая с ее названием ни малейшего представления об истории.
Сесиль сама была одной из таких прохожих. Но, будучи воспитана в кругах, где интерес к всевозможному историческому хламу занимал ничтожное место, она со смехом призналась в своем неведении.
– Не огорчайтесь, мой дорогой господин профессор (простите, я все-таки буду титуловать вас так), не принимайте моего невежества близко к сердцу. Не каждому дано зреть в корень. Тем более нам, женщинам. Вы же знаете: мы чужды всякому серьезному изучению вещей. Зато мы умеем пользоваться счастливым моментом, и я тоже. Так что вы в любое время можете быть уверены, что найдете в моем лице благодарную ученицу.
Было непонятно, шутила она или говорила всерьез, но было совершенно ясно, что Сесиль не была расположена немедленно выслушать первую развернутую лекцию о сущности асканийства. Она то и дело робко оглядывалась назад, словно поторапливая немного отставший, но спешивший ей на выручку отряд – Сент-Арно и Гордона с пенсионером, шагавшим между ними.
– Я шла намного быстрее, чем обычно, – сообщила она подоспевшему эскорту. – Поучительная беседа сокращает долгий путь.
Но, говоря это, она держалась за спинку скамьи, и Сент-Арно ясно видел, что она смертельно устала, то ли от ходьбы, то ли от поучительной беседы.
Поэтому он пришел ей на помощь.
– Твоя вечная ошибка, Сесиль, – сказал он, глядя с усмешкой на приват-доцента. – Когда тебя что-то интересует, разговор или собеседник, ты напрягаешься сверх меры… Господа извинят нас, если мы воспользуемся этой скамьей, пока вы будете подниматься на гору. Мы подождем вашего возвращения.
Гордон и пенсионер, видя, как обстоят дела, поспешили выразить свое согласие. И только Эгинхард, не желая терять «такую чуткую и понятливую» слушательницу, начал лопотать о живительной силе кислорода, каковая, судя по его опыту, заключается в совместном воздействии хвои и листвы. «Хвоя на вершине Линденберга, – восклицал он, – представлена видами larix tenuifolia
[73]
, а также sibirica
[74]
, в то время как листва – роскошными экземплярами quercus robur
[75]
». Он и дальше продолжал бы сыпать названиями, но Гордон довольно бесцеремонно оборвал его речь. Взяв под руку пенсионера, он решительно зашагал мимо Эгинхарда вверх по пологому серпантину под обстрелом тарабарских греко-латинских терминов, как то: дугласия, терапевтика, аутопсия и т. д. и т. п.
Приват-доцент, со своей стороны, сделал хорошую мину при плохой игре и последовал за ними.
Между тем Сент-Арно и Сесиль удобно расположились на грубо сколоченной скамье, состоявшей из двух каменных опор и двух досок (одна служила сиденьем, а другая – спинкой). Все вокруг заросло вереском и кипреем, а разлапистые сосновые ветви образовали укрытие от солнца. Бонкёр
[76]
, красивый ньюфаундленд, и сегодня сопровождавший их от гостиницы, улегся на вереск рядом с одной из каменных опор.
– Как красиво, – сказала Сесиль, обводя взглядом простиравшийся перед ними пейзаж.
И в самом деле, картина была исполнена своеобразной прелести. Склон, где они сидели, полого спускался к железной дороге, размеченной сторожевыми будками и шлагбаумами. По ту сторону дороги виднелись высокие красные крыши деревни, а между ними еще более островерхие тополя. Но еще очаровательней смотрелось то, что лежало по эту сторону: два ряда цветущих кустов шиповника, обозначавшие границу между клеверным полем и двумя пашнями слева и справа от него. Со скамьи нельзя было наблюдать жизнь деревенской улицы, но горный ветер доносил сюда каждый звук: скрип телег, проезжавших по мосту через Боде, и шум лесопильного завода.
Бонкёр нежился на солнце, положив голову между передними лапами, и лишь иногда, словно извиняясь за свое безмерное обожание, поглядывал на Сесиль, которую сам выбрал себе в хозяйки.
Внезапно он вскочил, и не только вскочил, но огромными прыжками устремился на клеверное поле, впрочем, лишь для того, чтобы тут же сесть на задние лапы и издать несколько звуков, похожих то ли на лай, то ли на визг.
– Что это? – спросила Сесиль.
Сент-Арно указал ей на зайца, перебегавшего дорогу справа на расстоянии ружейного выстрела. Заяц мгновенно скрылся в подлеске горного склона, а Бонкёр в нерешительности забил хвостом, проводил упущенную добычу взглядом и снова занял свое место у скамьи.
– Плохой пес, – сказала Сесиль, поглаживая голову собаки мыском своего ботинка.
– Хороший пес, – возразил Сент-Арно. – Поскольку предпочитает твои ласки бесплодной охоте на зайца. Он ведет себя по-рыцарски и в то же время разумно, что не всегда совпадает.
Сесиль улыбнулась. Комплименты действовали на нее благотворно, даже если исходили от Сент-Арно. Потом оба снова замолчали, предаваясь своим мыслям. Над ними неслись светлые, пронизанные солнцем облака, в небесной синеве парили белые голуби, то взмывая вверх, то планируя вниз. В воздухе у самого склона замерли стрекозы, а маленькие серые кузнечики, рискнувшие по утреннему холодку перебраться с полей и лугов на опушку леса, теперь, когда жара усилилась, запрыгали обратно, на прохладный клеверный луг.
Полковник взял Сесиль за руку, и красавица устало и как бы умиротворенно прислонилась к его плечу.
Внезапно ее сладкую дрему прервали донесшиеся с дороги, со станции Тале, гудки паровоза и резкий звук колокола, дающего сигнал к отправлению. Не прошло и минуты, как локомотив свистнул, откашлялся и пропыхтел мимо, в нескольких шагах от горы Линденберг.
– Он идет в Берлин, – сказал Сент-Арно. – Поедем?
– Нет-нет.
И оба они снова взглянули вслед веренице вагонов и прислушались к эху, пробужденному в горах перестуком колес. Казалось, что все новые поезда спускались сюда с Лысой горы.
Наконец все смолкло, и на пейзаж снова легла прежняя тишина. Лишь усилился ветер с реки, и качнулись красные маки, целыми охапками полыхавшие среди колосьев.
Сесиль непроизвольно повторила их движение. Вдруг она указала на картину, удивившую обоих. С той стороны дороги появились желтые бабочки, их было много, сотни и тысячи бабочек опускались на клеверное поле или кружились над ним. Некоторые устремились к опушке леса и оказались так близко от скамьи, что их можно было поймать рукой.
