– Если допустить, что четвертого ноября кто-то действительно входил в дом, то надо признать, что паранджа – на редкость удачный способ маскировки. Как еще можно полностью скрыть лицо и фигуру, не насторожив при этом окружающих?
– И у вошедшего была с собой еда из мусульманской кулинарии?
– Видимо, да. Значит, Куайн напоследок закусил халяльной продукцией? Не потому ли ему вырезали нутро?
– То есть этой женщины…
– Или этого мужчины…
– Через час уже там не было?
– Так утверждает Энстис.
– Выходит, Куайна там никто не ожидал?
– Там банкета ожидали – даже приборы заранее расставили, – сказал Страйк, и Робин поморщилась.
Молодая женщина в хиджабе вышла на «Глостер-роуд».
– В книжном магазине вряд ли установлены камеры наблюдения, – вздохнула Робин. После дела Лэндри камеры стали ее пунктиком.
– Вряд ли, иначе Энстис бы упомянул, – согласился Страйк.
Бэронз-Корт встретил их настоящей метелью. Страйк указывал дорогу, и они, щурясь от бьющих в лицо пушистых снежинок, шли в сторону Тэлгарт-роуд. Страйк все сильнее ощущал необходимость опоры. При выписке из госпиталя он получил в подарок от Шарлотты элегантную старинную трость из ротанга. Якобы принадлежавшая еще прадеду Шарлотты, трость оказалась коротковата: Страйк, выходя с ней на улицу, клонился на правый бок. Когда Шарлотта собрала его вещи, чтобы вышвырнуть из квартиры, трости среди них не оказалось.
На подходе к дому номер сто семьдесят девять стало ясно, что там еще работает бригада криминалистов. Вход был обнесен ленточным заграждением, а снаружи дежурила съежившаяся от холода женщина-офицер. При их появлении она повернула голову, впилась глазами в Страйка, сощурилась и жестко бросила:
– Мистер Страйк.
Рыжеволосый полицейский в штатском, который стоял в дверях и разговаривал с кем-то находившимся сразу за порогом, резко обернулся и, завидев Страйка, поспешил вниз по обледенелым ступеням.
– Утро доброе, – как ни в чем не бывало сказал Страйк.
Такая дерзость вызвала у Робин восхищение, смешанное с тревогой: уважение к закону было у нее в крови.
– Что вас повторно привело к этому дому? – с подчеркнутой вежливостью спросил рыжеволосый и обшарил Робин взглядом, в котором ей почудилось нечто оскорбительное. – Сюда нельзя.
– Жаль, – сказал Страйк. – Тогда займемся обходом прилегающей территории.
Игнорируя пару полицейских, следивших за каждым его шагом, Страйк похромал мимо них к дому номер сто восемьдесят три, вошел в калитку и поднялся на крыльцо. Робин оставалось только следовать за ним; она смущалась, чувствуя спиной чужие взгляды.
– Зачем мы сюда идем? – шепнула она, когда они оказались под кирпичным козырьком, вне поля зрения настороженных полицейских.
С виду дом выглядел пустым, но Робин опасалась, что кто-нибудь все же распахнет дверь.
– Чтобы прикинуть, могла ли хозяйка в два часа ночи рассмотреть закутанную фигуру, выходившую с дорожной сумкой из дома сто семьдесят девять, – объяснил Страйк. – И знаешь что? Вполне могла, если вот тот фонарь горит как положено. Ладно, пройдемся теперь в другую сторону.
– Сегодня довольно свежо, правда? – сказал Страйк хмурой женщине-констеблю и ее коллеге, еще раз проходя мимо вместе с Робин. – Через четыре дома к началу улицы – так Энстис говорил, – шепнул он своей помощнице. – Значит, это будет номер сто семьдесят один…
И опять Страйк начал подниматься по ступеням, а Робин как прибитая плелась сзади.
– Слушай, не мог ли он ошибиться?.. Нет, вряд ли. Перед домом сто семьдесят семь стоит красный пластмассовый бачок для мусора. Если паранджа шла по лестнице, бачок как раз должен был ее заслонить, тогда понятно, что…
Входная дверь открылась.
– Чем могу служить? – спросил интеллигентный мужчина в очках с толстыми линзами.
Когда Страйк стал извиняться, что ошибся домом, рыжеволосый полисмен, стоявший на тротуаре у номера сто семьдесят девять, выкрикнул что-то невнятное. Не получив ответа, он перемахнул через ленточное заграждение и рысцой побежал в их сторону.
– Этот человек, – вскричал он как безумный, тыча пальцем в Страйка, – не из полиции!
– А он и не говорил, что из полиции, – с легким удивлением ответил мужчина в очках.
– Ну что ж, здесь мы, похоже, закончили, – обратился Страйк к Робин.
– А тебя не беспокоит, – на обратном пути Робин приободрилась, но спешила унести ноги, – как отнесется твой друг Энстис к тому, что ты ошивался возле места преступления?
– Думаю, без особой радости, – сказал Страйк, озираясь в поисках камер видеонаблюдения, – но в мои обязанности не входит радовать Энстиса.
– Он, как приличный человек, поделился с тобой результатами экспертизы, – заметила Робин.
– Только для того, чтобы я не совался в это дело. По его мнению, все указывает на Леонору. И проблема в том, что на данном этапе так оно и есть.
По мостовой сплошным потоком двигался транспорт, за которым, насколько мог судить Страйк, наблюдала одна-единственная камера, зато в любом из многочисленных переулков фигура в тирольском плаще Оуэна Куайна или в парандже могла скрыться от ее ока, сохранив свою анонимность.
В кафе «Метро», под крышей станции, Страйк купил им с собой по стаканчику кофе, после чего они прошли через ярко-зеленый вестибюль и поехали в Западный Бромптон.
– Нужно помнить, – заговорил Страйк, когда они делали пересадку на «Эрлз-Корт» и Робин заметила, как ее босс постоянно переносит вес на здоровую ногу, – что Куайн исчез пятого ноября. В Ночь костров
{17}.
– Помню-помню! – заверила Робин.
– Когда повсюду рвутся петарды и вспыхивают огни, – продолжал Страйк, торопясь допить кофе, пока не подошел поезд: сохранять равновесие на мокром, скользком полу, да еще удерживать на ходу стаканчик с кофе, могло оказаться непосильной задачей. – Кругом запускали фейерверки, отвлекавшие внимание прохожих. Неудивительно, что в такую ночь никто не заметил, как в дом входил закутанный человек.
– То есть Куайн?
– Совсем не обязательно.
Робин ненадолго задумалась.
– По-твоему, книготорговец лжет, что Куайн восьмого числа явился к нему в магазин?
– Не знаю, – проговорил Страйк. – Пока рано судить.
