Через пять минут он сумел разморозить ворота и, чтобы их открыть, расчистил снег.
– Подвезти вас обратно к дому? – предложила Робин.
Он сел на заднее сиденье, где лежали костыли Страйка.
– Вы друзья мистера Чарда?
– Нас ожидают, – уклончиво ответил Страйк.
Длинная, извилистая подъездная дорога шла круто в гору; «лендкрузер» без труда преодолевал ночные заносы. Глянцевые листья рододендронов, растущих вдоль обочин, отказывались удерживать снежный груз, и стены густой листвы темнели на фоне белых россыпей. Перед глазами у Робин мелькали светящиеся точки. Завтракала она рано, а печенье, естественно, умял Страйк.
Ощущение легкой дурноты и некоторой нереальности происходящего не развеялось и после того, как она вышла из машины и рассмотрела Тайзбарн-Хаус, граничивший с густым лесом. Тяжеловесное, продолговатое здание явно перестроил архитектор не из робких: одна половина кровли была заменена листовым стеклом, а вторая, судя по всему, панелями солнечных батарей. От вида прозрачного дома, который на фоне яркого, светлого неба выглядел каким-то костлявым, у Робин поплыло в голове. Ей вспомнилась жуткая фотография в телефоне у Страйка: сводчатое пространство из стекла и света, где лежал изуродованный труп Куайна.
– Тебе плохо? – встревожился Страйк, заметив ее бледность.
– Все нормально, – сказала Робин, решившая поддерживать в его глазах свой героический ореол.
Полной грудью вдыхая свежий, морозный воздух, она ступала по гравию вслед за Страйком, на удивление ловко управлявшимся с костылями.
Молодой филиппинец без единого слова исчез. Парадную дверь открыл сам Дэниел Чард. Он встретил их в похожей на халат длинной шелковой блузе фисташкового цвета, с воротником-стойкой, и в просторных льняных брюках. Как и Страйк, он был на костылях: его левую ногу до колена обхватывал фиксирующий сапог на ремешках. Чард с болезненным смущением взглянул на болтающуюся пустую брючину – и несколько секунд не мог оторвать от нее взгляд.
– Ну вот, а вы думали, хуже, чем у вас, не бывает, – сказал Страйк, протягивая ему руку.
Скромная шутка не возымела действия. Чард не улыбнулся. Та атмосфера неловкости, обособленности, которая окружала его на издательском фуршете, сохранялась и здесь. Пожимая гостю руку, он даже не посмотрел ему в глаза, а вместо приветствия сказал:
– Я все утро думал, что вы отмените свой приезд.
– Да нет, добрались, – без всякой необходимости ответил Страйк. – Это моя помощница, Робин, она меня и привезла. Надеюсь…
– Нет, она не останется на морозе, – сказал Чард, хотя и без видимой приветливости. – Входите же.
Он посторонился, давая им возможность ступить через порог на медового цвета половицы, натертые до зеркального блеска.
– Можно вас попросить снять обувь?
Справа, из распашных дверей в кирпичной стене, появилась плотная немолодая филиппинка, со стянутыми в узел черными волосами. Одетая во все черное, она протягивала Страйку и Робин два белых полотняных мешочка, куда гости, видимо, должны были сложить уличную обувь. Робин справилась быстро и отдала свой мешочек обратно; ощущение голых досок под ногами почему-то внушало ей чувство неуверенности. Страйк остался стоять на здоровой ноге.
– Ох, – опомнился Чард, вновь уставившись на пустую брючину. – Нет, вероятно… мистеру Страйку лучше не снимать обувь, Ненита.
Женщина безмолвно ретировалась в кухню.
Почему-то в интерьерах Тайзбарн-Хауса у Робин усилилось головокружение. Огромное пространство не разделяли никакие перегородки. Второй этаж, куда пришлось подниматься по винтовой лестнице из стали и стекла, свисал на толстых металлических тросах откуда-то сверху. В вышине виднелась необъятная двуспальная кровать, на вид кожаная, а над ней, на кирпичной стене, красовалось гигантское распятие из колючей проволоки. Робин поспешила отвести глаза: тошнота сделалась невыносимой.
Почти всю мебель на втором этаже заменяли кубы, обтянутые белой или черной кожей. Вертикальные стальные радиаторы затейливо перемежались с нарочито простыми книжными стеллажами из дерева и металла. Центральное место в полупустом нижнем пространстве занимала мраморная скульптура в человеческий рост, изображавшая сидящего на утесе ангела с частично рассеченными черепом, животом и костью ноги. Одна открытая грудь – Робин не могла оторваться от мраморной статуи – состояла из жировых шариков на грибовидном полукружье мышц. Ну не смешно ли мучиться дурнотой, если это рассеченное тело всего лишь изваяно из холодного, чистого камня и его бесчувственная белизна ничем не напоминает гниющий труп, запечатленный в памяти мобильного телефона Страйка… не смей об этом думать… нужно было попросить, чтобы Страйк оставил хотя бы одно печенье… у нее на лбу и над верхней губой выступили капельки пота…
– Что с тобой, Робин? – резко спросил Страйк.
По выражениям лиц обоих мужчин Робин поняла, что смертельно побледнела; ее страх упасть в обморок только усиливался от мысли, что она стала помехой Страйку.
– Извините, – проговорила она застывшими губами. – Долгая поездка… мне бы стакан воды…
– Хм… ну что ж, – протянул Чард, как будто вода была у него на вес золота. – Ненита!
Тут же появилась женщина в черном.
– Девушка просит стакан воды, – сказал издатель.
Ненита жестом предложила Робин проследовать за ней в кухню. Сзади по деревянному полу глухо стучали костыли Чарда. Робин успела разглядеть стальные кухонные поверхности, побеленные стены, знакомого молодого филиппинца, колдовавшего над большой сковородой, – и сама не заметила, как опустилась на низкий табурет.
Она думала, что Чард пошел за ними потому, что беспокоился о ее самочувствии, но, когда Ненита сунула ей в руки холодный стакан, издатель заговорил с кем-то другим поверх головы Робин.
– Спасибо, что привел в порядок ворота, Мэнни.
Юноша не ответил. Робин услышала, как застучали костыли, а потом распахнулись кухонные двери.
– Это я виноват, – сказал Страйк издателю, когда тот вернулся. Его и впрямь мучила совесть. – Подъел все, что она взяла в дорогу.
– Ненита, вероятно, сможет ее покормить, – сказал Чард. – Присядем?
Страйк двинулся за хозяином мимо мраморного ангела, туманно отражавшегося в натертом полу. Под стук двух пар костылей они прошли в дальний конец зала, где излучала приятное тепло черная дровяная печь.
– Потрясающий дом, – сказал Страйк, выбрав для себя черный кожаный куб самого большого размера, и положил рядом с собой костыли.
Комплимент был неискренним; Страйк предпочитал комфорт и функциональность, а в доме Чарда все играло на внешний эффект.
– Да, я тесно сотрудничал с архитекторами, – слегка оживился Чард. – Вот там у меня студия, – он указал на пару неброских дверей, – и бассейн.
