— Повторяй за мной, — тихо сказала Мэгги Ботуин. — Никто не стоял на лестнице, не было никакого дождя, и ты никогда там не был.
— …никогда там не был, — пробормотал я.
Мэгги прищурила глаза:
— А что это за смешной придурок рядом с тобой, в широком верблюжьем пальто, со всклокоченными волосами и огромным фотоальбомом?
— Кларенс, — сказал я и добавил: — Интересно, жив ли он еще сейчас, в эту минуту?
Раздался телефонный звонок.
Это звонил Фриц, он был на грани истерики.
— Быстро беги сюда. Стигматы у Христа все еще открыты. Нам надо заканчивать, пока он не истек кровью!
Мы помчались на съемочную площадку.
Иисус ждал, стоя у края длинной ямы с горящими углями. Увидев меня, он прикрыл свои красивые глаза, улыбнулся и показал мне запястья.
— Кровь совсем как настоящая! — воскликнула Мэгги.
— Еще бы, — сказал я.
Грок взял на себя работу по наложению грима на лицо Мессии. Христос стал выглядеть на тридцать лет моложе, когда Грок нанес на его закрытые глаза последний слой пудры и отступил с победной улыбкой, любуясь на свое творение.
Я посмотрел в лицо Христа, ясное в свете тлеющего костра, между тем как на его ладони с запястий медленно стекал густой, темный сироп. «Безумие! — думал я. — Он умрет посреди эпизода!»
Но ради того, чтобы не выйти из бюджета, — почему бы нет? Толпа снова собиралась, Док Филипс подскочил проверить, льется ли еще святая кровь, и кивнул Мэнни: «Да». В этих святых конечностях еще теплилась жизнь, кое-какие соки еще оставались: «Начинаем!»
— Готовы? — крикнул Фриц.
Грок отступил назад, в марево, поднимавшееся от углей, и встал между двумя статистками в нарядах девственных весталок.
Доктор был похож на волка, поднявшегося на задние лапы: его язык был между зубов, а глаза метались и рыскали по сторонам.
«Док? — думал я. — Или Грок? Неужели это они — истинные руководители студии? Неужели это они сидят в кресле Мэнни?»
Мэнни неподвижно смотрел на костер, страстно желая пройти по углям и доказать, что он Царь.
Иисус стоял среди нас такой одинокий, погруженный в самую глубь себя, его лицо было таким трогательно бледным, что у меня разрывалось сердце. Его тонкие губы шевелились, затверживая прекрасные слова, которые поведал мне Иоанн, чтобы я передал их Иисусу и он проповедовал их сегодня ночью.
И перед тем как заговорить, Иисус поднял глаза, и его взгляд, устремленный сквозь студийные города, скользнул вверх вдоль фасада собора Парижской Богоматери и остановился на самой вершине его башен. Я всмотрелся в них вслед за ним, а затем быстро огляделся вокруг и увидел:
Грок застыл на месте, неотрывно глядя на собор. Док Филипс тоже. А стоявший между ними Мэнни сперва переводил взгляд с одного на другого, затем посмотрел на Иисуса и наконец взглянул туда, куда смотрели остальные: на горгулий…
Но никакого движения там не было.
Или Иисус все же заметил какое-то тайное шевеление, условный сигнал?
Иисус что-то видел. Остальные это заметили. Я же разглядел лишь свет и тени на фальшивом мраморном фасаде.
Может быть, Человек-чудовище все еще там? Может, он увидел оттуда яму с горящими углями? Услышал слова Христа и ему захотелось подойти, поговорить о ненастьях прошлой недели и успокоить наши сердца?
— Тишина! — крикнул Фриц.
Наступила тишина.
— Мотор, — прошептал Фриц.
И вот наконец в полшестого утра, через несколько минут, прямо перед рассветом, мы сняли Последнюю Тайную вечерю после Тайной вечери.
43
Раздули затухавшие угли, уложили на них свежую рыбу, и с первым лучом света, показавшегося к востоку от Лос-Анджелеса, Иисус медленно открыл глаза, и в его взгляде было сострадание, способное утолить пыл и обожателей, и предателей и дать им поддержку, а он, скрыв свои раны, пошел вдоль берега, что будет снят через несколько дней в другой части Калифорнии; и встало солнце, и сцена была завершена безупречно, и у каждого на съемочной площадке увлажнились глаза, и долго еще стояла тишина, пока Иисус наконец не обернулся и не прокричал со слезами:
— Кто-нибудь крикнет наконец «снято»?!
— Снято, — тихо сказал Фриц.
— Ты только что нажил себе врага, — шепнула Мэгги у меня за спиной.
Я посмотрел на ту сторону съемочной площадки. Мэнни Либер сверлил меня огненным взглядом. Затем резко развернулся и гордо пошел прочь.
— Берегись, — предупредила Мэгги. — Ты совершил три ошибки за два дня. Заставил взять обратно Иуду. Нашел решение для концовки фильма. Нашел Иисуса и привел его обратно на съемочную площадку. Такое не прощают.
— Боже мой! — вздохнул я.
Иисус зашагал прочь сквозь толпу статистов, не дожидаясь похвал. Я догнал его.
«Ты куда?» — мысленно спросил я.
«Отдохну немного», — так же молча ответил он.
Я посмотрел на его запястья. Кровотечение прекратилось.
Когда мы дошли до пересечения аллей киностудии, Иисус взял меня за руки и долгим взглядом посмотрел на натурные площадки вдали.
— Сынок…
— Что?
— Помнишь, мы говорили? Дождь? И человек на приставной лестнице?
— Конечно помню!
— Я его видел, — сказал Иисус.
— Боже мой, Иисус! Но как он выглядел? Как…
— Тсс! — добавил он, прикладывая палец к своим безмятежным губам.
И вернулся на Голгофу.
С рассветом Констанция отвезла меня домой.
Похоже, на улице не было никаких подозрительных машин, и шпионы меня в них не поджидали.
Перед дверью Констанция набросилась на меня и стиснула в объятиях.
— Констанция! Соседи!
— Что нам соседи, мой милый! — Она поцеловала меня так крепко, что у меня остановились часы. — Спорим, твоя жена не умеет так целоваться!
— Если б умела, я бы умер еще полгода назад!
— Держи себя в руках, когда я хлопну дверью!
Я собрался и взял себя в руки. Она хлопнула дверью и уехала. Почти тут же меня наполнило чувство одиночества. Словно Рождество ушло от меня навсегда.
Лежа в постели, я подумал: «Иисус, черт тебя подери! Почему ты не мог сказать мне больше?»
А потом:
«Кларенс! Дождись меня! Я приду! Еще одна, последняя, попытка!»
44
В полдень я отправился на Бичвуд-авеню.
Кларенс меня не дождался.
Я понял это, когда толкнул полуоткрытую дверь его квартиры. Кружилась метель из обрывков бумаг, измятые книги и изрезанные фотографии валялись прямо у двери: точь-в-точь бойня в павильоне 13, где повсюду лежали разбитые и растоптанные динозавры Роя.
