Книга Ревность, страница 2. Автор книги Катрин Милле

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ревность»

Cтраница 2

Жак, со своей стороны, сделал почти незаметное движение согнутым пальцем — то была почти неуловимая ласка. Не помню, сделала ли я какое-то ответное движение. После ужина я отправилась к нему домой. Следовало ли ему вести себя более откровенно, чтобы я почувствовала, что приглашена? Не уверена, но именно так я понимала ситуацию в то время. У меня не осталось ни малейшего воспоминания о том, как мы шли от дома друга, пригласившего нас к себе, до студии, в которой Жак тогда жил. Разве путников интересует половина пройденной дороги? На первых страницах моего собственного литературного проекта — воскрешения в памяти обстоятельств встречи с человеком, ставшим моим спутником жизни, — мне приходит на ум отправная точка этого путешествия в далекое прошлое. Яркое начало движения, цель которого в тот вечер — пойти вместе с Жаком, — и как далекий фон: проход через сад, о котором я сейчас расскажу.

Я была тогда подростком. Как я уже сказала, я любила читать, но очень плохо училась по математике, и меня заставляли брать частные уроки вдвоем с подругой, у которой были такие же проблемы. Оказалось, что наш молодой репетитор писал стихи и вместе с группой друзей даже издавал небольшой журнал. Когда закончился последний урок, мы попрощались на пороге особняка, где жила моя подруга. Я подозреваю, что моя память слегка растянула тот отрезок времени, который потребовался учителю, чтобы пройти по аллее до ворот сада, поскольку даже сегодня мне кажется, что именно тогда я создала первую крупную дилемму в своей жизни. Дилеммы замедляют ход времени. Это медленная пытка — найти в сознании и рассмотреть все противоречивые аргументы, возвращаться то к одним, то к другим, чтобы подкрепить их. Впервые я была готова открыться кому-то, кто поймет жизненную значимость того, что я тоже пишу; это признание росло во мне, оно должно было вырваться наружу, ведь, останься оно слишком долго внутри, я начала бы задыхаться и мне пришлось бы изо всех сил глотать ртом воздух. Я была наивна, твердо верила — ведь я об этом читала или, возможно, меня так учили, — что нашу судьбу решает случайная, но судьбоносная встреча со старшим, его пророческое слово; я подразумевала эдакие мифические рассказы, но позднее сложное и прекрасное сочинение Эрнста Криса и Отто Курца «Образ художника» укажет мне на риторические средства и повторяемость хода истории… В то же время меня удерживал юношеский стыд. Я выставлю себя посмешищем перед молодым человеком и моей подругой. Оба они наверняка будут считать, что я придумала этот стратегический ход как повод, чтобы продолжить с ним общаться; помимо того что он был силен в математике и писал стихи, он был еще очень хорош собой. Согласно расхожим мнениям, желание встречаться с ним должно было бы пересилить во мне любовь к литературе. Или же еще того хуже, меня могли бы принять за влюбленную гимназистку, которая считает высшим достижением выразить свои чувства в стихах. Разумеется, сама-то я знала, что стремление писать возникло у меня гораздо раньше, чем я с ним познакомилась, и то, что я писала, никак к нему не относилось, но во мне, видимо, уже подсознательно существовала эта своего рода трезвость ума (которая проявляется очень рано у тех, кто хочет писать, — возможно, она даже предваряет это желание — эти авторы изначально призваны стать свидетелями, в том числе свидетелями собственной жизни), моя трезвость ума и подсказывала мне, что такое подозрение также имело под собой почву. Я твердо решила, что должна отыскать в книгах, в произведениях искусства доступ к образу жизни, непохожему на тот, что предлагала мне моя семья, но зарождавшееся ясновидческое чутье уже говорило мне, что в какой-то момент сексуальная привлекательность учителя математики может незаметно стать этому препятствием. По крайней мере, я так это понимала в том возрасте, когда еще дорожат чистотой своих стремлений.

Но в этом возрасте будущее кажется мечтой, созданной чудесными возможностями нашего воображения, ведь жизнь еще не успела научить нас, что ее можно направить в нужное русло при не столь удачных, но часто более разнообразных стечениях обстоятельств. Я не могла представить себе, что мне когда-либо еще представится такой сверхъестественный шанс. Когда он взялся рукой за железную щеколду калитки, я окликнула его и подошла.

Все свершилось. Я спросила, смогу ли я снова увидеть его, чтобы дать что-то почитать. Он назначил мне свидание. Он казался внимательным и не выказал ни малейшего удивления. Я приняла это за проявление легкой скуки, как если бы он заранее догадывался о моей выходке и, несмотря на доброжелательное отношение, укорял меня в том, что своей нерешительностью я заставляю его терять время. Я повернулась к подруге, которая тоже не казалась удивленной и не задала ни одного вопроса. Таким образом, за очень короткий отрезок времени ценой интенсивной внутренней борьбы я сумела принять самое важное решение в своей жизни, а окружающие меня люди не выразили при этом никаких эмоций. Прошло ли это незамеченным? А может быть, поскольку всегда говорили, что я стараюсь привлечь к себе внимание, высказывая странные, нелепые мысли, или часто пытаюсь приукрасить события, меня уже тогда зачислили в категорию оригиналов, своего рода промежуточное звено между обычными людьми и творческой средой? Меня очень заинтриговало это отсутствие всякой реакции. Оно заставило меня задуматься о роли, которую я буду играть в обществе и которую пыталась для себя сформулировать, а также об отношении к этому остальных.

Возможно, тех, кто пишет книги, основанные на вымысле или на рефлексии, к сочинительству привлекает чистая любовь к книгам. Это не мой случай. У меня эта любовь никогда не была безоговорочной. Она смешивалась с желанием жить в другом мире, непохожем на тот мирок, в котором я росла; единственно возможное расширение этого мирка могло бы сравниться с обеденным столом, раздвигаемым перед приходом гостей после моего или моего брата первого причастия, а также по случаю Нового года или дней рождений, все это сопровождалось одними и теми же разговорами, приуроченными к событию. Не мне смеяться над этим клише: литература, уводящая от действительности. Улица Филипп-де-Мез в Буа-Коломб, где я родилась, а также провела детство и отрочество, имеет странные очертания крепости правильной формы, и расположена она среди пригорода с разбросанными по нему виллами. Эта короткая и узкая улица состоит из высоких и прочных, почти одинаковых кирпичных построек. К счастью, вторая квартира, куда мы потом переехали, была расположена на восьмом, последнем этаже, и я читала у окна, выходящего в открытое пространство двора. Бегство в другие страны и в другие эпохи возможно, если ты в состоянии перенять у героев, а иногда и у самих авторов, их способность к перемещению. Те сведения о литературной и творческой среде, которые я почерпнула на уровне своего восьмого этажа, содержались в журналах «Лектюр пур тус» и «Пари Матч», а одной из моделей для подражания, к которой я имела доступ, была моя современница Франсуаза Саган, молодая и знаменитая, похожая на своих персонажей, водившая спортивные машины и объяснявшая в одном из своих телеинтервью, которое мне как-то довелось посмотреть, что на светском рауте проще всего скрыть зевок, когда отхлебываешь виски или выпускаешь сигаретный дым.

Я так и не стала встречаться с поэтом, который в жизни был преподавателем математики, поскольку он был женат и имел маленькую дочь. Но я видела его несколько раз в кафе, и с неизменным и слегка рассеянным вниманием он положительно отзывался о моих сочинениях, которые я давала ему почитать, высказывая при этом мелкие советы и соображения. Как-то раз, когда он был занят или сделал вид, что занят, он прислал друга сообщить мне, что он не придет, и извиниться. Возможно, вторым моим жизненно важным решением было то, что я приняла приглашение этого друга, но на сей раз ничего не зная о его обстоятельствах. Друг этот не был ни красавцем, ни поэтом, зато оказался свободен. Из группы, объединившейся вокруг поэтического журнала, он один был совершенно далек от университетской или семейной зависимости, обладая при этом материальной самостоятельностью: это был предприимчивый юноша, а его функции в редакции ограничивались тем, что он относил экземпляры журнала в книжные магазины и забирал вырученные от продажи деньги. Когда речь зашла о том, чтобы объединить журнал и художественную галерею, это, разумеется, поручили Клоду, как наиболее приспособленному и пригодному для такой деятельности. Журнал, правда, перестал издаваться, зато галерея расширилась. Именно в этой галерее я провела несколько часов, редактируя каталог в обществе Жака. С Клодом я прожила четыре с половиной года.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация