И гнев не заставил себя долго ждать: Тимошин рывком поднял меня на ноги и со всего маху врезал мне в челюсть, а затем еще и пнул в живот.
— Стерва, сволочь! — орал он. — Не могла кому другому отдать? Менту пленку доверила, дура. Ну и что теперь прикажешь с тобой делать: убить и не мучиться?
— Я могу все уладить, если… если вы пообещаете меня отпустить, — из последних сил произнесла я.
Тимошин моментально успокоился и, склонившись надо мной, спросил:
— И как же?
Я попыталась открыть рот, но низ подбородка окаменел, губы пересохли, и вместо слов у меня вырвался тихий стон.
Тимошин выругался и тут же вышел. Вернулся он через пять минут и принес кружку воды. Часть ее он плеснул мне в лицо, а вторую — залил в рот. Я потихоньку начала приходить в себя. Отставив пустую кружку в сторону, Тимошин уставился на меня и спросил:
— А теперь говори, как ее получить. Может, и отпущу.
Я внимательно посмотрела на его покрытое от злости потом лицо и заговорила:
— Я могу позвонить другу сама и попросить отдать пленку тому человеку, который за ней придет и привезет от меня записку. Он отдаст, точно. Вы просто возьмете пленку, и все, вас он не знает.
— Если мент, то, может, и знает, — не доверяя мне, вставил рецидивист. — Хочешь меня таким образом сдать, да? Лады, я тебе дам телефон, но только за пленкой сам не поеду, поедет мой друг.
На пару минут Тимошин задумался, потом вышел в коридор и позвал того лысого мужичка, что открывал нам дверь. Несколько минут они о чем-то бурно совещались за дверью.
Из долетавших до меня обрывков фраз я смогла понять, что приятели решали, кто поедет к менту. Причем работник морга явно упорствовал, отказываясь впутываться. Мол, помог, чем мог, а дальше не его заботы. Тимошин упирал на то, что боится оставить меня одну. Мол, баба умная, кто знает, на что способна.
Не знаю уж, до чего они в конце концов договорились, но Тимошин вернулся явно расстроенный и сказал:
— Пиши свою писульку, а там уж я на месте разберусь, кого с ней к твоему другану посылать, — и сунул мне прямо под нос лист и шариковую ручку. Я хмыкнула и сказала:
— Меня ногами писать не учили.
Тимошин громко ругнулся, наклонился ко мне и расстегнул один из наручников у меня за спиной. Но второй не отпустил, а мертвой хваткой вцепился в него.
«Вот так номер, он меня боится даже в таком состоянии!» — отметила удивленно я.
Это открытие меня немного порадовало, и я, собравшись с мыслями, накорябала Кире записку, зашифровав в ней сообщение о том, что непременно нужно задержать Тимошина. Я была уверена, что Кирьянов все поймет правильно.
Закончив с посланием, я передала его Тимошину. Тот взял, пробежал текст глазами и, не обнаружив ничего подозрительного, принялся вновь сцеплять мне руки. Затем поставил меня на ноги и поволок из каморки.
Сначала мы оказались в коридоре, затем в какой-то комнате, полной белых халатов и марлевых повязок. Я практически не шла — повисла на руках Тимошина, предоставив ему нести меня, куда ему нужно. Наконец мы попали в угловую маленькую комнатку с диваном и телефоном на столе — скорее всего уголок отдыха, так как ничего касающегося работы тут не было.
Тимошин бросил меня на диван, подошел к телефону и, подняв трубку, спросил:
— Какой номер?
Я продиктовала номер Кири, моля бога только о том, чтобы он сейчас был дома. Тимошин не дурак, понимал, что шутит с огнем, но другого выхода ему не оставалось — пленка была ему жутко как нужна. Поэтому он завертел диском, затем послушал гудки и приложил трубку к моей голове, успев при этом шепнуть:
— Скажешь что-нибудь лишнее — ты труп.
Это я знала и без того, а потому, услышав в трубке полусонное «алле», сразу перешла к делу:
— Киря, привет, это Татьяна. Прости, что разбудила в такое время.
Из трубки донеслось:
— Да я еще не спал, телик с семьей гоняем. А почему у тебя голос какой-то странный?
Я поняла: Киря заволновался, что сейчас было даже кстати. Значит, сможет догадаться, что что-то неладно, и сумеет расшифровать мое послание.
— Да это не голос, — продолжила я, — а телефон такой.
Тимошин весь превратился в слух и не пропускал ни единого сказанного мной слова.
— Кирь, я тебе по поводу фотопленки звоню. Ну, той, что у тебя оставила, помнишь? Ты еще мне с нее должен был фотки сделать… — Чтобы Киря вдруг не разразился ненужными вопросами, без паузы продолжила: — Знаешь, она мне просто позарез сейчас нужна, а сама приехать не могу. Ты передай тому, кого я пришлю, ладно? Я ему еще записку написала, чтоб ты не сомневался, что человек от меня. Я…
В этот самый момент Тимошин нажал на «сброс», решив, наверное, что сказанного вполне достаточно. Я вздохнула: теперь оставалось надеяться, что все получится именно так, как я задумала. Иначе…
А что будет иначе, не хотелось себе даже представлять.
После звонка вновь последовало перетаскивание моего ослабленного тела через коридоры и комнаты. Затем я снова оказалась на полу каморки с инвентарем и напоследок услышала вполне доброжелательное замечание:
— А теперь сиди тихо и не рыпайся. Вернусь, посмотрим, что с тобой делать.
Как только дверь за спиной Тимошина закрылась, я едва не разрыдалась. Одновременно на меня накатило все: жуткая боль, злость, чувство бессилия перед обстоятельствами. Я несколько раз всхлипнула, но тут же собралась: расклеиваться было некогда, так как дорога до города и назад занимала всего час. Именно за это время мне и предстояло выбраться из морга на свет божий.
Сцепив зубы, чтобы не застонать, я села и еще раз осмотрелась по сторонам в поисках того, чем можно открыть наручники. Но, кроме как на стеклянные дверцы из прочного стекла, упасть моему взгляду было больше некуда.
Поняв, что открыть шкаф не удастся, как и снять наручники, я повалилась на пол и предприняла попытку перетянуть руки из-за спины вперед. Я свернулась калачиком и стала опускать сцепленные руки вниз, чтобы перелезть через них ногами.
На всю эту процедуру мне потребовалось, наверное, минут пять, хотя от боли, которую я испытывала при каждом движении тела, казалось, что прошла целая вечность. Но зато мои руки находились прямо передо мной, и это многое меняло.
Я прислонилась к стене и подарила своему телу несколько минут отдыха. Затем подползла к просачивающейся из-под двери полоске света и внимательно всмотрелась в узел на ногах. Он оказался обычным, солдатским. За две минуты справившись с ним, я отбросила в сторону мерзкие путы и с облегчением пошевелила стопами.
Теперь я могла встать. В первую минуту у меня все поплыло перед глазами. Чтобы не рухнуть на пол, мне пришлось облокотиться на стену и пару минут постоять не двигаясь.
