Но он зря старался — я не оценила его слов и тут же врезала ему ногой опять же по лицу.
— Да я тебе щас… — тут же заорал он, но сразу смолк, получив от меня новый увесистый удар ногой.
Как только я поняла, что сопротивление сломлено и мой противник уже не способен причинить мне вред, я снова достала псевдопистолет и, уперев его ему в лоб, произнесла:
— Еще раз сделаешь что-то в том же духе, раздумывать не буду, и твои мозги, если они вообще, конечно, есть, размажутся по этой стене.
Потом я велела Тимошину снять с себя ремень, а затем, выхватив принадлежность мужского туалета из его рук, заставила рецидивиста встать лицом к стене. И, как только он приказание исполнил, принялась связывать ему руки этим самым куском кожи.
Он стоял смирно и лишь сквозь зубы рычал что-то в мой адрес. Я не особенно прислушивалась, давно привыкнув к подобным комплиментам от своих врагов. Ничего кардинально нового он попросту не мог мне поведать.
Стянув наконец как следует руки Тимошина, я повернула его к себе и, указав на дверь, скомандовала:
— А теперь топай, да не вздумай бежать. У меня нервишки слабоваты, могу и пальнуть.
Бросив в мою сторону убийственный взгляд, Тимошин вынужден был подчиниться и медленно направился к выходу из дома. Я шла сзади, стараясь не пропускать ни единого его телодвижения, — от рецидивиста, за которым числилось немало дел, можно было ожидать чего угодно. Но пока вроде бы все было нормально.
Так мы добрались до калитки, но она оказалась запертой на замок с другой стороны. Необходимо было перелезать через забор, что мы оба, по отдельности, и сделали ранее.
«Черт, и почему вместе с домом и забор не сгорел! — промелькнула в моей голове зловредная мысль. — Было бы сейчас намного проще».
Забор же, как назло, был сделан на совесть. И я прекрасно понимала, что перелезать через него в данной ситуации просто невозможно, так как Тимошин либо предпримет попытку смыться, либо снова набросится на меня.
Пока я размышляла, как преодолеть эту преграду, Тимошин краем глаза посматривал в мою сторону и довольно ухмылялся — мол, попробуй меня отсюда вытащить, хватит ли умишка.
Его усмешки меня ужасно разозлили, и я, пнув пленника коленом в живот, велела снова возвращаться в дом. Насколько я помнила, одна его стена едва ли не вплотную примыкала к забору, а значит, с крыши запросто можно было его перепрыгнуть.
— Ну и куда теперь? — остановившись в самой первой из комнат, полюбопытствовал задержанный. — Что, решила прямо тут пытать? — Он плюнул в сторону и прислонился к стене.
— Нет, планирую сбросить тебя со второго этажа! — рявкнула в свою очередь я и, ткнув Тимошина дулом пистолета, жестом показала, чтобы он шел наверх.
Рецидивист не стал спорить и поплелся по лестнице. Я поднималась следом, не отрывая глаз от его ног, которыми проще простого было спустить меня туда, откуда я лезла. На мое счастье, таких мыслей у Тимошина не возникло, а если и появились, то он не попытался применить их в реальности.
Мы взобрались на чердак, под остатки крыши. Я подошла к краю и глянула вниз. От забора до стены было не более полутора метров — вполне нормальное расстояние, чтобы суметь его перепрыгнуть. К тому же за забором ничего не валялось, так что ноги повредить риска нет.
Я глянула на стоящего в центре чердака Тимошина и спросила:
— Ну что, голуба, летать тебя не учили?
— Нет, только приземляться, — буркнул он мне в тон. — Ты чего, сигать решила? Ну валяй, может, как раз ангелом и станешь.
— Нет уж, хороший мой, ты впереди меня полетишь, чтобы мне было на что приземляться, — подталкивая его к краю, съязвила я. — Ну, что медлишь?
Тимошин остановился за шаг от него и, сдвинув брови, посмотрел вниз. Непонятно, почему он медлил. Пришлось рявкнуть и слегка подтолкнуть его. Мой пленник тяжело вздохнул и полетел на землю. Я последовала за ним.
Мы оба приземлились вполне нормально: я на ноги, а Тимошин на колени. Ему не удалось сохранить равновесие из-за того, что руки были связаны за спиной. Больно ударившись коленями о твердую, утоптанную землю, он остался сидеть, произнося всевозможные грозные словечки. Последние из них были обращены в мой адрес:
— Ну, с-сучка, ты мне за это ответишь. Мразь ментовская. Собственными руками шею сверну и голову между ног…
Не желая слушать продолжение этого текста, я ухватилась за его связанные руки, резко дернула их вверх и прошипела:
— Ты поосторожнее со словами-то, не забывай, в чьих руках твоя паршивая жизнь пока находится. А теперь вставай и топай к тому дому, который ты отсюда так жадно созерцал.
— Сука, — снова буркнул Тимошин, но, встав, потопал, куда я указала.
Как только мы достигли Кириного дома, я нажала звонок. Дверь распахнулась сразу же, и из нее высунулась клоуноподобная фигура: Володька в шляпе-парике и каком-то платье поверх домашнего спортивного костюма.
— Ты что так долго? Я думал, мне целую вечность придется в этом наряде тут шастать, — еще даже не впустив нас в дом, поинтересовался он.
Я не успела ответить, как в эту минуту загоготал Тимошин, до которого только сейчас дошло, что перед ним мужик в бабском наряде и что он все это время наблюдал именно за ним, а не за мной. Мы вместе с Кирей сначала недоумевающе уставились на него, а затем, как по команде, треснули кулаком ему в бок. Каждый со своей стороны.
* * *
Пять минут спустя после того, как я вернулась со связанным Тимошиным, мы с Кирей стояли в комнате и решали, что делать с двумя пленниками: пацаном, который все еще сидел в туалете, и рецидивистом, прикованным наручниками к трубе.
— В общем-то, мальчишку можно и отпустить, — немного подумав, сказала я. — Он скорее всего так, случайное звено в этой цепи, а времени на то, чтобы с ним возиться, у нас нет.
— Согласен, — протягивая мне сигарету, ответил Киря. — И если ты не против, я займусь им прямо сейчас, иначе мне придется везде делать ремонт.
— Так ты что, все еще не заткнул его поганый рот? — удивилась я.
— Нет, — спокойно произнес Володя. — Он же еще ребенок.
— Эх ты, добрая душа, — шутя ткнула я его в плечо, — всех-то тебе жалко. А этот ребенок при случае тебя не пожалеет, так отдубасит в тихом переулочке с компанией приятелей, что мало не покажется. — Киря нахмурился. — Да ладно, шучу. Иди выпускай щенка на волю.
Киря покинул кухню, оставив меня одну и дав некоторое время на размышления.
Я сидела на стуле и медленно покуривала сигарету, с содроганием представляя, что в ближайшие полчаса придется вернуть Тимошину «должок» — как следует побить его. Без тумаков, причем солидных, вытянуть из него признание явно нереально. Впрочем, я все же надеялась, что у него хватит ума сократить время побоев и написать признание.
