Минутку, сладкий, – говорит холодно Мишель по-испански.
Твоя так хорошо говорит испански, – говорит садовник (причем именно так он говорит и по-испански – прим. В. Л.).
Моя хотеть чтобы твоя говорить когда ебать, – говорит садовник.
Как мой есть грандо, огромно… – говорит он.
Как он доставать твой потроха, – говорит он.
Моя это заводить, как движок от машин, – говорит он.
Мой движок совсем заводить, чуять? – говорит он.
Давай скорей моя твоя ебать, – говорит садовник.
Еще минутку, сладкий, – говорит Мишель, глядя на огонек свечи.
Садовник пыхтит, мнет зад женщины, не смотрит в камеру – только вниз, на лбу – капельки пота, – говорит:
Моя родина говорить, – говорит он.
Ты моя зерна какао, мой твоя перья попугай, – говорит она.
Уговор дороже песо, – говорит он.
Моя твоя извращать как твой просить, – говорит он.
Пора твоя моя отсосать, – говорит он.
Моя намалевать эта хуйня, – говорит он, кивая подбородком себе на грудь.
Стоять целый час возле эта ебанный жук, – говорит он.
Слушать твой глупый песня-хуесня, – говорит он.
Весь день ебаться в огород, – говорит он.
Наловить для тебя целый ведерко, – говорит он.
Кивает в угол, короткая ретроспектива – как вспышка – зной, жара, полдень, садовник ползает, весь в поту, задыхаясь, собирает что-то на картофельных кустах, табличка «Экологический огород семьи Оба…» – и мы видим крупный план ведра в углу помещения. На него из-за портьеры падает луч уходящего солнца. Падает прямо в ведерко.
Луч высвечивает отвратительную картину.
Мы как бы окунаем лицо в ведро, полное колорадских жуков.
Мерзкие, жирные, противные, блестящие… Они выделяют желтую секрецию, – камера несется и показывает, что она въелась в руки идиота-садовника, который, конечно же, не надел перчатки перед сбором жуков, – и Копошатся. Разница между одним колорадским жуком, вызывающим даже некоторую симпатию, и целым их скопищем – огромна (примерно как между одиночкой-участником слета «Селигер-2018» с Северного Кавказа, и ротой призывников оттуда же, и не факт, что кто-то из призывников не участвовал в слете «Селигер-2018» – В. Л.).
Прежде, чем зрителя успевает стошнить, камера резко вылетает из ведерка – пара жуков ползают по краям экрана, потом слетают, – и мы возвращаемся к столу.
Женщина, наклонившись к столу, опирается на него обеими руками.
Уже мой твой ебать?! – говорит садовник настойчиво.
Еще тридцать секунд терпеть, – говорит спокойно женщина.
Огонек свечи – небольшой. – все слабее, он начинает чадить, колебаться.
Твой настоящий извращенка, – говорит садовник.
Никогда не знать баба, – говорит он.
…течь который от жук, пирамид и свеч, – говорит он.
Причем свеч не в жопа! – говорит он.
Моя рассказать деревня, не поверить, – говорит он.
Вся Мексика будет шок, – говорит он.
Как после сериал «Колибри», ебана! – говорит он, сверкая ослепительно белыми зубами пеона из к/ф «Колибри».
Десять, – говорит он.
Девять, – говорит он.
Восемь, – говорит женщина, тон которой с холодного меняется на очень Томный.
Семь, – говорит, выпучив глаза садовник.
Шесть, – говорит женщина, наклоняясь все ниже, она буквально Ерзает, как делает кошка, устраиваясь под котом, поднимает одну ногу на стол, камера смазано быстро показывает нам междуножье, мы Возбуждаемся.
Пять! – кричит садовник, открывает рот, на спину женщины – крупно показан замедленный полет, – капает слюна; мужчина начинает, схватив женщину за волосы, буквально залезать на нее.
Четыре, – мурлычет женщина, поворачивается и призывно смотрит прямо в камеру.
Тры, – хрипит садовник, прилаживаясь.
Два, – шипит женщина.
Адын! – кричит садовник.
А-а-аль-дьябо-грачомучо – ревет он.
Элькапульпутобляебатьнахуйвроколоти…!!! – взвизгивает он.
Мощным рывком бросается вперед.
Очень медленно мы видим следующую сцену, которая, конечно же, происходит быстро
(на таких сценах специализируется молодой китайский кинематограф, представителей которого эта гениальная догадка Внезапно озарила после появления на широком экране американского к/ф «Матрица» – прим. сценариста).
С глухим замедленным рыком Родригес поворачивает к себе голову Мишель, которая, – хотя секса еще не было, – глядит сытым взглядом Наевшейся женщины… мужчина бросает вперед буквально все тело, он словно хочет припечатать, расплющить женщину, он придвигает к себе ее голову и впивается в губы, крупно – только лица, – широко раскрытые глаза садовника, его жертвы… Отъезд камеры. Мы видим, что настоящая жертва в этой паре – несчастный садовник, под которым Мишель извернулась, и несчастный, вместо того, чтобы покрыть самку, напоролся грудью на шпиль пирамиды. При этом он продолжает держать Мишель за волосы, как если бы все еще собирался оседлать ее.
Гибкая и рослая женщина, лежа на столе рядом с жертвой, глядит ему в глаза.
Садовник открывает рот, льется чуть-чуть крови (без фанатизма, несколько капель – В. Л.). Мишель шепчет, все еще глядя ему в глаза.
Эти песни-хуесни, – шепчет она по-испански.
Декларация Независимости Наших Отцов, – шепчет она.
Ебаный твой мексиканский рот, – шепчет она.
Грязный сраный блядь пожиратель сраных и грязных тортильяс, – шепчет она.
Хуеплет мексиканский, – шепчет она.
Я-э… к-х… арх.. – шепчет садовник.
Поникает, как не сдавший экзамен водитель. Вид сверху. Мы видим, что шпиль, хоть и вонзился в сердце мужчине, не прошел его насквозь. Мишель, отведя руки назад и разжав кулак Родригеса на своих волосах, становится за мужчиной, обхватывает его сзади и рывком переворачивает. Камера поднимается и показывает вид стола сверху.
Мишель, перевернув Родригеса, рывком вынимает из его груди шпиль пирамиды.
Она все еще обнажена, уже в крови, и выглядит, как и всякая женщина в момент мистерии, очень соблазнительно и опасно.
Проще говоря, как женщина.
Коротко – крупный план век жертвы. Те, трепыхнувшись, – как бабочки под сачком любознательного энтомолога Володи Набокова, – замирают. Мишель улыбается, гладит садовника по щеке. Внезапно, с размаху, вонзает пирамиду в грудь Родригеса снова и наносит несколько колющих ран. Потом – мы убеждаемся, что грани у пирамиды режущие, – проводит между ранами разрезы, как скальпелем.
