"Кофе капуччино «Триумфальный»
На 12 частей молотого кофе берется 15 частей сахара и чашка
воды. Варить напиток в специальном агрегате производства Франции. Лучше всего
напиток потреблять в районе Колумбии".
Итак, жить становится все веселее и веселее. Нет, конечно,
это не лже-Туманов. Но кто же тогда прислал мне кулинарную книгу с приложенным
к ней дичайшим рецептом? И что, интересно, может значить этот бред? Как записка
попала в книгу, которая проходит через службу доставки? Кто ее туда запрятал?
Если некто хотел прислать мне весточку, почему не положил ее в конверт и не
бросил в почтовый ящик? Возможно, он боялся, что кто-то другой вскроет его?
Значит, записка имеет некое особое значение, раз прислана таким странным
образом.
Кроме того, на ней есть пометка: «Лично. Срочно. Важно!»
Я еще раз перечитала текст от начала и до конца.
Смысл остался для меня темен. Полная ахинея, иначе не
назовешь. В другой ситуации я бы просто разорвала дурацкое послание и выбросила
в мусорное ведро. Но не теперь, когда в моей жизни появился двойник мужа. В то
время, как я крутила записку в руках, в дверь снова позвонили. Я замерла и
сжалась, словно мышь, услышавшая мурлыканье. Еще бы не взволноваться! Может
прийти кто угодно и принести что угодно.
Оказалось, что явился почтальон. Пожилой дядька с такими пышными
усами, будто он специально выращивал их, обихаживая каждый волосок в
отдельности. Я долго разглядывала его через глазок, десять раз переспросив,
откуда он и зачем. Он уверял, что принес заказное письмо, за которое необходимо
расписаться в журнале.
— Без журнала я не могу! — вредным голосом говорил
он. Ну прямо почтальон Печкин!
— Может, мне и паспорт надо показать?
— Паспорт не надо. Просто дверь откройте и весь сказ.
Его настойчивость мне не понравилась, поэтому я громко
возразила:
— А как я узнаю, что вы действительно почтальон?
— Ну… У меня ведь письма и журнал с расписками! —
Почтальон начал расстраиваться. — Я и утром приходил.
Но вас дома не было.
Вряд ли я соблазнилась бы такой не нужной мне вещью, как
заказное письмо, если бы дверь соседней квартиры не отворилась и на лестничной
площадке не появился Паша Скоткин в обнимку с приятелем. Они разговаривали в
три раза громче, чем необходимо, и весело взирали на окружающее. Третьим в их
компании, безусловно, был зеленый змий. Они остановились позади почтальона и
принялись обсуждать вчерашний хоккейный матч. Пашин приятель время от времени
шмыгал носом и произносил: «Бэ-эсподобно!»
Пользуясь тем, что на лестничной площадке стало так
многолюдно, я открыла дверь. Почтальон, глухо ворча, вручил мне письмо и ручку,
чтобы я расписалась, где положено.
— Эй, Лерка! — крикнул Паша звонким голосом
пионерского вожака. — В домино не хошь сыгрануть?
— Если только на раздевание, — ответила я,
нарисовав свою подпись в журнале почтового ведомства.
— Бэ-эсподобно! — протрубил Пашин приятель и
облизал нижнюю губу языком — туда и обратно.
Я вздрогнула. Это движение ассоциировалось у меня с чем-то
неприятным. Даже опасным. Только я никак не могла вспомнить — с чем именно.
Письмо оказалось от тетки Натальи — дальней родственницы,
которая собиралась прислать сына в Москву и спрашивала, не найдется ли для него
в столице какой-нибудь работы. Письмо показалось мне глупым.
Особенно подозрительным было то, что почти весь второй лист
остался чистым, на нем тетка Наталья написала заключительное предложение и
поставила свою подпись.
«Может быть, это тоже своего рода загадка?» — подумала я.
Теткиного почерка я не помню решительно, поэтому можно смело предположить, что
это письмо написал… Кто его написал? Да кто угодно! Я решила нагреть лист на
огне в надежде, что там выступят буквы, написанные тайными чернилами. Мысль
прогладить лист утюгом в голову мне почему-то не пришла. Отложив это важное
мероприятие до вечера, я вновь сосредоточилась на вложенной в кулинарную книгу
записке. Еще бы!
Странный рецепт кофе, писанный будто бы в бреду. Разве
капуччино варят прямо с сахаром? Насколько я помню, он всегда несладкий. И
почему его надо пить в районе Колумбии? Может быть, мне таким образом намекают,
что неплохо бы куда-нибудь уехать? На край света? И спрятаться там?
Нет, скорее всего, записка зашифрована. Может, надо читать
только каждую вторую букву? Или каждую третью? Я взяла лист и карандаш и
принялась за дело. Ничего не вышло. Чего я только не вычеркивала из текста —
получалась все равно полная белиберда. Тут я вспомнила, что мой первый муж,
Егор Берингов, обожал расшифровывать все, что было зашифровано. Вместе со своим
приятелем профессором Кашкиным они написали компьютерную программу, в которую
было достаточно ввести текст, чтобы та сразу же ответила — шифр это или нет. А
потом, естественно, расшифровывала его. Может, преодолеть чувство вины перед
Егором и позвонить ему?
Не думаю, что он откажет мне в просьбе. А вдруг он и не
особенно злился на меня. Ведь мы даже не поговорили о моей измене! Впрочем,
ситуация была особенной, и я решила стать выше низменных эмоций. Правда,
звонить Егору из дому мне не хотелось. Я была убеждена, что телефон кто-то
прослушивает. Тем более Валдаев придерживался того же мнения. Надо было снова топать
к телефону-автомату.
Пальто, насмерть испорченное в Ведьмином болоте, пришлось
заменить на зимнюю куртку. В ней я чувствовала себя школьницей, выбегающей из
дома погулять.
Лифт, как всегда, был весь в трудах. Я потопталась возле
дверей, потом махнула рукой и, по укоренившейся традиции, побежала бегом вниз.
Миновав один пролет, я так резко затормозила, как будто передо мной, как в
виртуальной игрушке, внезапно выросла стена.
Почтальон лежал возле мусоропровода лицом вверх.
Он был убит точно так же, как и профессор Усатов, —
одна пуля выпущена в сердце, другая в голову. «Нет, только не это! —
подумала я, приседая от страха. — Пусть лучше кто-нибудь другой найдет
тело и сообщит в милицию. А я не стану!» Надо было проверить, действительно ли
почтальон мертв. Не притворяется ли он случайно?
Может быть, дырки сделаны нарочно, чтобы попугать меня? Я
протянула было руку к его шее, но тут же отдернула и попятилась. Нет, это выше
моих сил!
Я заставила себя повернуться и продолжить спуск. Если
почтальон мертв, то ему абсолютно все равно, когда его найдут — раньше или
позже. Я вышла на улицу и на полусогнутых ногах пошла по тротуару. Путь мой
лежал как раз мимо отделения милиции. «А что, если по лестнице побегут
дети? — подумала я. — Они наткнутся на убитого и испугаются до
смерти». С огромной неохотой я отворила знакомую дверь и вошла внутрь.
Узнав меня, дежурный капитан поменял цвет лица и стал похож
на пасхальное яйцо, выкрашенное луковой шелухой. Я надеялась, что это
мгновенное преображение не сильно отразится на его здоровье.
