— Не двигаться! — закричал грубый голос.
Захлопали дверцы машины, и меня окружили люди в милицейской
форме.
— Вы только посмотрите, что она делает! —
воскликнул кто-то.
— Что? — переспросили из темноты.
— Она расстегнула ему штаны!
— Он же без сознания, — хмыкнул кто-то. — Эй,
девушка, это что — ликбез? Вы изучаете мужскую анатомию?
— А что это у нее в руке? Ну-ка" ну-ка. Ах ты,
ешкин кот! У нее ножницы. А какая ангельская мордаха! Что это с бабами
случилось?
— Положите ножницы на землю! — скомандовали мне.
Я подчинилась. Эх, не везет так не везет.
— Это мой муж, — попыталась защититься я, когда
меня за шкирку подняли с колен.
— Бедный мужик, — посочувствовал кто-то. —
Посмотрите, с ним все в порядке?
— Да уж, подоспели мы вовремя. Первый раз вижу такой
садизм. Она хотела его оскопить!
— Ничего подобного! — рассердилась я, понимая, что
добром это происшествие уж точно не закончится. Очнувшись, Туманов с огромным
удовольствием даст против меня показания, и меня упекут в кутузку. Здесь даже
нет любимого капитана Щедрина. Ужас, просто ужас.
— Все было не так, как вы думаете! — продолжала
упорствовать я. — Мы собирались заняться сексом, но у моего мужа заело
молнию на штанах. Я достала ножницы, чтобы попытаться ее освободить, но тут ему
стало плохо. И он упал.
Милиционеры заржали. Я в сердцах плюнула на асфальт. Самой
настоящей слюной. У меня ее во рту скопилось невероятное количество. От страха,
наверное. Честное слово, я могла бы заплевать весь милицейский наряд, приди мне
это в голову.
Туманов между тем начал подавать первые признаки жизни.
Отобрав у меня ножницы, милиционеры решили, что я больше не представляю для них
опасности, и даже не стали скручивать мои руки за спиной. Когда Туманов открыл
глаза и пошевелился, они сосредоточили все внимание на нем. И в этот момент
кто-то, подошедший сзади, осторожно взял меня за руку и сжал ее.
Обернувшись, я разинула рот. Это был не кто иной, как
Туманов номер два! Я настолько оторопела, увидев его здесь, в этом городе, в
этом переулке, да еще в такое время, что просто лишилась дара речи! Впрочем,
один раз мне удалось издать нечто, похожее на кваканье.
— Ш-ш! — сказал самозванец и увлек меня за
мусорные баки. Пока милиционеры возились с настоящим Тумановым, мы отступали и
отступали, пока не добрались до входа в один из подъездов жилого дома. Здесь
мой, так сказать, третий муж потащил меня по круто уходящим вниз ступенькам в
подвал.
«Все, он хочет меня прикончить, — обреченно подумала
р. — Может быть, лучше вернуться к ментам?» Я уже вдохнула воздух, чтобы
закричать, но тут дверь подвала за нами захлопнулась, и Туманов, верно,
почувствовав мое состояние, обнял меня и прижал к груди. Причем таким образом,
что мои губы плотно прижались к его рубашке, потому что куртка была
расстегнута. Вряд ли мне удастся издать сколько-нибудь громкое восклицание.
— Тихо! — прошептал он.
В ответ я дернулась и изо всех сил втянула воздух носом. Его
мне катастрофически не хватило. Поэтому я дернулась сильнее.
— Не могу поверить, что ты меня боишься! —
прошипел самозванец мне прямо в макушку, согрев ее влажным дыханием.
— Конечно, боюсь, — промычала я. — Я до сих
пор не знаю, кто ты и какого черта тебе от меня надо.
— Вот это да! — насмешливо сказал тот. — Это
ведь я, Юра Туманов. Я живу у тебя на диване.
— Вот видишь, ты опять!
На улице между тем обнаружили мое исчезновение.
Раздался мат, топот и какая-то возня.
— Нас найдут, — пробормотала я. — И меня
посадят в тюрьму.
— Еще бы! Ты ведь оглушила мужика и покушалась на его
мужское достоинство.
— Я хотела только посмотреть на его зад!
Лже-Туманов затрясся от беззвучного смеха.
— Это что, твое хобби? — спросил он
наконец. — Нет, правда, что ты потеряла в его штанах? Или у тебя так
проявляется тоска по мужу?
Он прикусил язык, поняв, что проговорился. Я не стала
кричать: «Ага!» Между нами повисло многозначительное молчание. В подвале пахло
гнилой картошкой, воздух был насыщен привкусом ржавчины. Я только сейчас
заметила, что изо всех сил вцепилась обеими руками в воротник его куртки.
— Если ты тоскуешь по мне, то давай поскорее вернемся
домой. И не будем расстилать проклятый диван. Туманов номер два неуклюже
попытался выбраться из ловушки, в которую попался по собственному недосмотру.
— Может быть, ты скажешь хотя бы, как тебя
зовут? — тихо спросила я, поднимая голову.
В темноте его лицо было видно очень смутно. Сейчас здесь
главенствовали запахи. В отличие от прелой вони, застоявшейся в подвале, от
моего визави пахло туалетной водой, которая мне очень нравилась. Мне вообще,
так это ни странно, многое в нем нравилось.
— Разве имя имеет значение? — пробормотал он.
Не знаю, как это получилось, но уже в следующее мгновение мы
самозабвенно целовались, балансируя на узкой бетонной ступеньке и рискуя
загреметь в темные глубины подвала, словно пара мешков с костями. Сначала я
пребывала в эйфории и просто таяла от неизведанных ощущений. Пожалуй, такого со
мной вообще никогда прежде не случалось. Потом в голове стали потихоньку
скрестись мысли, напоминая обо всех неприятных вещах, которые были связаны с
этим парнем. Не потому, что он плохо целовался, а потому, что мне безумно
хотелось узнать о нем всю правду.
Меня одолевали сомнения. «Он просто использует меня. Хочет
заткнуть рот. Если я потеряю от него голову, это будет ему только на руку. Он
тут же примется манипулировать мной». О, я отлично знала, как происходит
процесс медленного превращения пламенного влюбленного в холодного любовника.
Чаще всего через стадию медленного остывания. Даже Берингов, который изо всех
сил старался соответствовать идеальному образцу, время от времени выдавал
что-нибудь типа: «Помолчи, деточка». Или: «Это мужское дело».
Я живо представила себе самозванца, который лежит на диване
и командует: «Не подходи к телефону. Если надо, позвонят утром. Уже двенадцать
ночи». Стоит только позволить мужчине лишнее, как он тут же сядет тебе на
голову и свесит ноги. Я замотала головой и попыталась оттолкнуть самозванца от
себя.
— Что? — спросил он непонимающе.
— Кажется, милиция уже уехала, — задыхаясь,
пробормотала я.
Тот немного помолчал, потом мрачно заметил:
— Значит, ты ничего не хочешь?
— Чего — ничего? Целоваться с тобой в подвале чужого
дома в чужом городе? Не хочу.
— Мы сегодня же вернемся в Москву.
