«Вот это уже интересно! — подумала я. — Что бы это могло значить? Кому предназначались сигналы? Что парикмахерша имела в виду? А особа-то она не простая. Что-то скрывает. Что за секреты у нее? Знает ли об этом ее подруга Оксана? Действительно ли эти дамочки едут на отдых?»
Снова вопросы завертелись в моей голове. И снова мне предстояло на них ответить. Но, как я ни пыталась, эти самые ответы на ум не шли. Предположений, версий у меня было несметное количество, но какая из них верна — я не могла определить. Единственное, что я знала наверняка, так это то, что преследуемые мною женщины явно едут не на отдых. Их странное поведение, вернее, поведение парикмахерши, секретные сигналы «пассажирам» вагона номер двадцать три, и вообще, о каком отдыхе можно говорить, едва похоронив трагически погибшего мужа, тем более что и не сезон сейчас.
«Все же что-то они скрывают, — сделала я заключение. — Вернее, скрывает Люда-парикмахерша. Но что?» — снова возник вопрос.
К сожалению, ответить на все вопросы сейчас, сидя или лежа на полке поезда, я не могла. Оставалось лишь дождаться конца путешествия, чтобы уже вплотную заняться этими двумя дамочками, чтобы разгадать их загадку.
«Единственное, что я могу и должна сделать сейчас, — решила я после длительных и мучительных поисков ответов на тысячи „почему?“, — так это по возможности проследить за женщинами и, не дай бог, не упустить их из виду до того, как поезд прибудет в Новороссийск. Ведь они могут сойти и раньше».
Такое предположение и исход дела меня меньше всего радовали. Тем более что днем я еще как-то могу проследить за этим, а вот ночью….
Остаток дня я, будто бы непринужденно беседуя с соседями по купе, следила за подругами, вернее, пыталась за ними проследить. Но дамочки в течение дня ни разу не покинули своего вагона, и сойти раньше, не добравшись до Новороссийска, они не могли. В этом я была уверена если не на сто, то на девяносто процентов точно.
Мои соседи оказались очень интересными людьми. Всех их, таких разных по возрасту, характеру и внешним данным, объединяло одно — они отслужили срок в горячей точке и теперь возвращались домой, в Анапу.
Молодые ребята, Виктор и Юрий, закончили срочную службу, а Соловей — бывший кадровый военный, контрактную.
О своей службе и двух последних годах они явно рассказывать не хотели, все время отшучиваясь, переходя на анекдоты, зато всем другим делились весьма охотно. Особенно интересным рассказчиком оказался Соловей. Этот мужчина имел богатый жизненный опыт, прошел, что называется, огонь и воду и теперь легко и непринужденно рассказывал своим слушателям занятные истории из жизни. Даже мало веселые жизненные ситуации он излагал с большим чувством юмора, и без трагизма, скорее наоборот, представляя их в комическом виде, отчего я, слушая его рассказы, смеялась, словно девчонка.
Один рассказ сменял другой, затем третий, четвертый и так далее. И, слушая его, я порой забывала о цели своей поездки. Я поймала себя на мысли, что за сегодняшний день насмеялась столько, сколько не смеялась за последний год-два.
«Все как-то повода не было, — решила я себя успокоить. — А рассказчик он действительной отменный. С таким не соскучишься, и время бежит быстро. И рассказывает легко обо всем, смеясь над нелепостью, неудачей, горем, видимо, потому что ему, по большому счету, уже ничто не страшно и не больно. Да, пройти войну, убивать себе подобных и каждую минуту знать, что и ты можешь быть убит, это вам не шутки, как говорила одна киношная героиня. Это жизнь, и прожить ее нужно так, чтобы не было потом мучительно больно».
Виктор и Юрий больше слушали старшего товарища, и лишь иногда Виктор умело вставлял в разговор анекдот по теме. Юрий же почти все время молчал.
Каждый раз, когда поезд останавливался на очередной станции, я на несколько минут отвлекалась от разговора с мужчинами и слушала Соловья невнимательно. Здесь все мое внимание было привлечено к окну, и я пыталась проследить за беглянками, окрестив так для себя Оксану и ее подругу. Но женщины вагона не покидали и больше не выходили на перрон. Зато мне «посчастливилось» увидеть, как в двадцать третий вагон подсадили еще одного пассажира из милицейского «уазика».
Так прошел день.
За окном быстро стемнело. Теперь что-либо увидеть в окне было невозможно. Тусклые фонари небольших железнодорожных станций давали мало света. Желающих уехать и приезжающих здесь было раз-два и обчелся.
«Вряд ли мои беглянки выйдут на этих полустанках, — решила я. — Придется ждать утра. Ведь поезд прибывает в Новороссийск около семи часов. К этому времени мне надо быть готовой, чтобы одной из первых покинуть вагон и, исходя из ситуации, прицепиться по возможности за ними», — решила я.
Я лежала на верхней полке. Сон не шел. За окном мелькали очертания зданий, деревьев, зарослей кустарника… Поезд начал сбавлять ход. Значит, впереди очередная станция, и у меня есть возможность в ближайшие несколько минут развлечься созерцанием железнодорожного вокзала и обитателей этого населенного пункта, желающих отправиться в путешествие, прибывших из него или встречающих своих друзей и родственников.
В окне замелькали огоньки домов, фонарей, прожекторов. Поезд дернулся и остановился на перроне небольшого железнодорожного вокзала. Прямо напротив окна вагона я увидела две милицейские машины, вооруженный наряд милиции из пятнадцати-двадцати человек со служебными собаками. Люди в форме выстроились в два ряда, образовав между собой узкий проход. Собаки занервничали и заметались. Раздался дружный лай.
«Видимо, наши „соседи“ приехали», — решила я.
Но ошиблась. Милиционер, стоявший ближе всех к машине, открыл дверь и что-то проговорил. Из милицейского «уазика» вышел очередной «пассажир». Он, как и все предыдущие, тащил за собой два огромных баула. Милицейская охрана покрикивала на него, торопила. Когда осужденный достиг вагона и стал подниматься на ступеньки, из «уазика» практически вывалился второй. После этого милиционер закрыл дверку машины.
Я решила, что на этом погрузка закончилась. Но я снова оказалась не права. Из крытого грузовика, который стоял поодаль, выпрыгнул еще один осужденный. Затем второй, третий… Собаки лаяли, метались из стороны в сторону. Милиционеры равнодушно подталкивали своих подопечных в спину автоматами, а они все выпрыгивали и выпрыгивали из грузовика. Казалось, этому потоку не будет конца.
На перроне, кроме спецпассажиров и наряда милиции с собаками, стояла небольшая толпа: человек двадцать молодых людей кавказской наружности и пара взрослых мужчин-горцев. Здесь же были две женщины и мальчишка-подросток, который юрко перебегал от одного взрослого к другому, что-то при этом говоря. Те, слушая его, утвердительно кивали головой. Неожиданно для себя в этой толпе я снова увидела парикмахершу.
«А она-то что здесь делает? — сразу возник у меня вопрос. — Ей здесь совсем не место. Что у нее может быть общего с этими мужчинами?»
Парикмахерша стояла чуть поодаль от группы молодых людей и так же, как и они, наблюдала за погрузкой очередных пассажиров двадцать третьего вагона. Я внимательно следила за ее действиями. Теперь я была уверена, что эта штучка что-то замышляет. Парикмахерша казалась совершенно безучастной к происходящему, однако покидать перрон не спешила. А погрузка спецпассажиров продолжалась.
