Это был его фирменный взгляд.
Его оказалось достаточно. Изабелла встала и, как загипнотизированная, последовала за своим могучим заклинателем. Когда они вышли, он взял ее руки, заглянул в глаза и сказал:
— Куколка.
Дальше он продолжал на ухо.
Что еще он ей сказал? Этого не узнает никто. Слова, которые феноменальный соблазнитель произносил в эти возвышенные моменты, оставались тайной для всего мира, кроме, разумеется, его самого; тайной даже для его жертв, которые, освободившись от чар, заявляли, что ничего не помнят.
А дело в том, что некоторое время спустя девушка вернулась в сад.
— Папа, — сказала она Павони, который вместе с Джедеоне искал ее повсюду, — папа…
Рыдания помешали ей продолжить.
— Ну, доченька, что же ты хочешь мне сказать? — спросил этот добросердечный человек.
Изабелла припала к его ногам.
— Папа, — снова сказала она, — я думаю, у меня будет сын…
Она не смогла продолжать из-за сильных рыданий.
— Сын? — воскликнули оставшиеся сидеть за столом сотрапезники.
Павони успокоил их жестом.
— Нет, — сказал он шепотом, — это значит «сон»…
— Это понятно, — заметил Джедеоне.
— О, бедная-несчастная! — воскликнули все с искренним состраданием.
Павони пробормотал сквозь зубы:
— Проклятый наставник!
Но тут появился Ланцилло, крайне взволнованный.
— Синьор Павони, — сказал он, — на этот раз синьорина все сказала правильно: сын, именно сын.
— Что?! — одновременно завопили Джедеоне и Павони.
Ланцилло опустил голову.
— Я, — сказал он, — научил ее нескольким словам в их правильном произношении.
— О негодяй! — закричал Джорджо Павони.
И бросился на соблазнителя, чтобы прикончить его. Но Изабелла остановила его:
— Папа, — сказала она, — пощади его: он сказал, что хочет драки.
— Наглец! — заорал Павони, стараясь заколоть донжуана.
Однако тот пояснил:
— Девушка хотела сказать: хочет брака. Это одно из тех слов, которым я ее пока не научил, но, если позволите, тут же это сделаю.
— Он составит мое несчастье! — воскликнула Изабелла.
— Счастье, милая, счастье, — поправил Ланцилло. — Давай не будем говорить неправильно. — И добавил сквозь зубы: — Не хватало только этого!
Павони ошеломленно посмотрел на Джедеоне.
— Она неподражаема, — сказал он.
Лицо Джедеоне сделалось землистого цвета. Он встал.
— Андреа, — сказал он, — иди собирай чемоданы. Через полчаса мы уезжаем из этого мерзкого городишки.
И, увидев, что молодой человек поспешно захлопнул какую-то книгу, он вырвал ее у него из рук, бросил взгляд на заглавие, схватил сына за ухо и потащил его в номер. Здесь он закрыл дверь на ключ и стал пинать его ногами, повторяя при каждом самом увесистом пинке:
— Я тебя научу содержать женщин!
И правду сказать, нет ничего хорошего в том, что молодой человек день и ночь изучает секреты науки содержать женщин.
На Джанни Джанни не было лица. Он, можно сказать, еще как следует не закусил, а обед — с позволения выразиться — уже подходил к концу, поскольку Арокле обходил гостей с шоколадными конфетами на подносе.
— Хоть этих наемся, — подумал долгожитель, приготавливаясь зачерпнуть большую пригоршню.
Но глухая старуха смахнула все содержимое подноса в свою тарелку, приговаривая утробным басом:
— Мне надо выкупить еще одного негритенка.
Джанни Джанни встал. Взял шляпу, ни с кем не прощаясь. У дверей сказал про себя:
— Я неплохо пообедал: кастаньеты, ключи, негритенок на выкуп.
Он поднял воротник пиджака и вышел, насвистывая.
— Мама, — закричал синьор Павони, — так ты отнимешь у всех черных богачей их маленьких рабов. Из-за тебя в Африке случится нехватка прислуги.
— По правде сказать, — воскликнула старуха утробным басом, — эти маленькие несмышленыши не заслуживают моих стараний. Я не получила ни строчки благодарности за предыдущую посылку, которая мне стоила трудов всей моей жизни!
Несмотря на это, добрая дама тут же принялась за, дело, энергично разжевывая конфеты. Но она добралась лишь до второй, когда вошел Арокле, явно взволнованный, и сказал ей:
— Там вас спрашивает какой-то господин.
— Меня? — переспросила дама, когда поняла, в чем дело.
Ее не спрашивали уже больше двадцати лет.
— И кто это? — прибавила она с удивлением.
— Какой-то негр.
Все обменялись изумленными взглядами.
— Негр?
— Негр, негр, что тут удивительного? — сказал Арокле. — Вы никогда не видели негра?
— А ты уверен, что это негр? — спросил Ланцилло. — На каком языке он говорит?
— Согласитесь, уж негра-то я отличу?
— Он хоть сказал тебе, как его зовут?
— Мбумба.
Мбумба… Мбумба… имя перешло по цепочке, но никому не было известно.
— Никогда о таком не слышал, — воскликнул Павони. И, обратившись к Арокле, распорядился: — Ну тогда пусть войдет.
Несколько секунд спустя в сад вошел гигантского роста мавр и, поклонившись сотрапезникам, с протянутыми руками пошел к глухой старухе — которая, скажем попутно, была объята неописуемым ужасом. При этом негр рек:
— Позвольте поблагодарить вас, синьора, за безграничную любезность, которую вы проявили, столь щедро…
XVIII
Когда, сорок лет назад, сострадательная синьора Павони приступила к своему человеколюбивому делу, известив об этом, как и положено, Комитет по координированию важной и деликатной деятельности по Освобождению Негритят при Помощи Станиолевых Оберток от Шоколадных Конфет, последний, согласно сложившейся практике, поторопился предназначить ее будущую посылку в пользу одного из стольких негритят, которые в дебрях дикой Африки ждут своего освобождения благодаря доброму сердцу наших дам (пусть знают об этом те легкомысленные из них, которые, попивая чай, бездумно выбрасывают станиолевые обертки от шоколадных конфет). Выбор Комитета пал на маленького Мбумбу, премиленького мавритенка, бойкого и непоседливого, который, с тех пор, как узнал об этом деле, пребывал в радостном нетерпении ввиду предстоящего освобождения. Каждый день при раздаче почты он спрашивал:
— Пришла посылка? — с волнением ожидая пакет, который должен был открыть новую эпоху в его жизни. Его маленькие товарищи по рабству сгорали от зависти, зная, что час его освобождения близок, а он между тем, чтобы не терять времени даром, занялся изучением итальянского языка.
