— Прощай, — пели они, — Латинская Америка, танго, мандолины и кастаньеты, Долорес и Розина, прощайте золотые прииски Канады, прощай Аризона, прощай и ты, Нью-Йорк с миллионами труб, ты не был благосклонен к нашим мечтам, ужасный город. Вот, все ближе небо Италии; вот оно рядом; прощайте, Перу, Бразилия и Аргентина, и прощайте, золотые прииски Канады.
Несколько минут спустя дядя и племянник стояли сплетясь в крепких объятиях, продолжавшихся несколько минут, среди уважительного молчания окружающих. Когда прошло первое волнение, Баттиста указал на малыша иностранной внешности в очках с черепаховой оправой, которого дядя Никола держал за руку.
— Это мой сын, — объяснил дядя, — родившийся в Америке от отца-итальянца. По крайней мере, я так думаю.
Баттиста потрепал его по щечке.
— Боб, — сказал дядя Никола, — это Неаполь, родина твоего отца. Тебе нравится?
— Нет, папа, — ответил малыш, который тоже жевал резинку.
— Как? — сказал папа. — Разве ты не чувствуешь зова крови?
— Ни капельки, папа.
— Я отвезу тебя в Позиллипо, ты увидишь Санта-Лючию и Вомеро
[6]
.
— Да мне и не очень-то хочется, папа.
Дядя Никола немного обиделся.
— Ну как, ты разбогател? — спросил Баттиста, чтобы вывести его из неловкого положения.
— Не будем об этом, — сказал старик, помрачнев.
— Может быть, вас постигла неудача? — спросил доктор Фалькуччо.
— Мне не удалось скопить ни гроша, — ответил тот.
Он отвел в сторону племянника.
— Знаешь что, — добавил он в смущении, — раз уж ты здесь, я хотел бы попросить у тебя взаймы пятьдесят лир.
Баттиста был в полной растерянности, но тут вмешался дон Танкреди:
— Да ради бога, — сказал он, — я вам дам. Но поехали дальше, а то солнце начинает припекать.
Баттиста, уступая всеобщим призывам, занял место жениха, и кортеж уже собирался двинуться наконец, когда кто-то забил тревогу:
— Жених пропал, жених пропал!
Последовало всеобщее смятение.
Баттиста, который вдруг вспомнил, что на нем по-прежнему та самая знаменитая непрезентабельная шляпа, когда-то столь возмутившая незнакомую наездницу из городского сада, высунув язык носился по Неаполю в поисках новой и прекрасной шляпы.
— Сто пятьдесят лир, — бормотал он, — нужно хотя бы сто пятьдесят лир.
В кармане у него было всего четыре.
Он прошел рядом с нищим стариком, который стоял, скрючившись, на углу улицы, и подумал, что надо бы подать ему милостыню. Но двинулся дальше не задерживаясь. Он прошел несколько шагов, но мысль о том, что хороший поступок принес бы ему удачу, заставила его вернуться; он вытащил кошелек и протянул старику свои четыре лиры.
— Да как вы смеете? — обиженно воскликнул старик.
— Прошу прощения, — сказал Баттиста в смущении, — я думал, вы нищий.
— Сами вы нищий! Я богат, и я просто жду трамвая! Я могу купить вас с потрохами и всю вашу семью! А милостыню, если хотите знать, я могу сам вам подать.
— Пойдемте! — воскликнул Баттиста. — Так вы говорите, что можете дать мне…
— Да хоть сто лир!
— Ну да!
— Да хоть сто пятьдесят!
— Посмотрим, — с вызовом сказал молодой человек.
Сердитый старичок не заставил себя упрашивать. Он вытащил из бумажника две купюры и вручил их нашему другу.
— И пусть это послужит вам уроком, — крикнул он. — Учитесь распознавать людей.
Минуту спустя Баттиста переступал порог шляпного магазина.
— У вас есть шляпа? — спросил он.
— У нас их больше десяти тысяч, — ответил продавец, показывая на высокие горы шляп, возвышавшиеся повсюду.
— Я хотел бы примерить одну, — сказал Солнечный Луч.
И снял с себя шляпу.
— Пожалуйста, — сказал продавец, — а свою шляпу можете не снимать.
— Но я, — возразил Баттиста, — мне бы надо…
— Не стесняйтесь, — ответил продавец, — не снимайте.
И церемонный продавец совершенно не позволил Баттисте снять шляпу.
Баттисте пришлось бежать в другой магазин, где все продавцы были завалены шляпами, обслуживая очень привередливого покупателя.
Молодой человек заглянул в магазин.
— У вас найдется шляпа? — спросил он.
— Вот мерзавец! — закричал продавец. — Да он просто над нами издевается!
Солнечный Луч помчался в третий магазин.
— Посмотрим размер, — сказал ему продавец.
И забрал у него из рук шляпу, несмотря на противодействие молодого человек, которому было стыдно пускать по рукам такой засаленный головной убор. Старый котелок был помещен на прилавок, у всех на виду, к позору нашего друга, который сделал вид, что видит его впервые.
В мгновение ока магазин переполнился котелками. Везде выросли кучи из сотен этих грациозных головных уборов. Опустели полки, высокие стопы котелков окружали теперь Баттисту; их насаживали ему на голову продавцы, словно он был королем, который к моменту торжественной коронации не может найти подходящую корону. Может, такова особенность зеркал в шляпных магазинах, но факт тот, что во всех шляпах, которые примерял Солнечный Луч, он видел себя нескладным. Наконец он решил пойти в другой магазин. Поискал взглядом свой старый котелок и понял, что никто на свете не смог бы отыскать его в беспорядочной куче новых. После бесплодных попыток он смирился с мыслью, что придется купить любой новый котелок, и на этот раз — о, чудо! — первый же, который он примерил, подошел ему идеально.
Он направился к месту, где проезжал кортеж, рисуясь по пути; дойдя до приморского бульвара, он захотел полюбоваться на новую шляпу и тут заметил, что купил свой старый котелок.
Он вернулся в шляпный магазин и, наконец, купил новую шляпу. Он вышел; увидел в толпе очень почтенного знакомого и направился ему навстречу с протянутой шляпой.
— Красивая, — сказал знакомый. И взял шляпу, подумав, что Баттиста ее ему дарит.
«Прекрасно! — подумал молодой человек. — Теперь я и без шляпы, и без денег».
Он увидел неподалеку банк, вошел и, подойдя к окошку кассы, спросил доверительным тоном:
— Простите, вы не могли бы мне дать несколько купюр по тысяче?
— Сколько вам нужно? — спросил кассир, который был очень занят.
— Штук десять.
Кассир быстро отсчитал ему десять тысячных купюр, и Солнечный Луч побежал в шляпный магазин, где купил другую новую шляпу.
