Снова повалилась дрыхнуть, не раздеваясь.
Утро началось около полудня, приехал Сыч.
— Ой как-кая мордашка, кто это тебя засосом осчастливил?
— Не твое дело.
— Где пропадаешь, Иванова?
— Работаю.
Он прошел в гостиную.
— Серьезная видать работа, раз так шуршат.
— Извини за беспорядок.
В отличие от директора музея Сыч среагировал на халатик, и еще как.
— Какие ножки, какая грудка. Не хочешь со мной… я заплачу.
— А как же Альма?
— Переживет.
— Ты тоже.
Он и не собирался настаивать.
— Ладно, к делу. Вот деньги. Где посуда?
— Бардак видишь?
— Что, все побили? Ай-яй-яй.
— Не все. Одна чашка разбилась. — Ладно, минус двести баксов.
— Мне понадобятся средства на ремонт. Минус сто пятьдесят.
— Задери халатик повыше, я полюбуюсь твоими стройными штучками, и сойдемся на ста пятидесяти.
Выше задирать было некуда, правда, я и не собиралась.
— А если заголюсь, то, может, накинешь тысячу-другую?
— А встанешь поудобнее, и сервиз оставлю.
У Сыча потекли слюни, надо было спасать положение. Сама доигралась.
— Пусть будет минус двести.
— Минус триста, минус четыреста. — Он стал приближаться с намерением сделать дело.
— Перестань, не порть бизнес.
— Одно другому не мешает.
Его руки тянулись к моим грудкам. Я уже мысленно отработала на нем серию ударов — еще пара сантиметров, и начнется. Так просто сдаваться не хотелось.
В дверь позвонили Я было обрадовалась, наивная дурочка.
— Никого нет дома, — прошептал он и, заткнув мне рот рукой, бросил меня на пол.
Я взвыла и пустила в ход зубы, ногти и колени. Атака удалась, но желание нападавшего и не думало улетучиваться Расцарапанная морда, для него это как приз.
Память на всю жизнь.
Тем временем гость продолжал звонить все настойчивее.
Я отмутузила его за волосы, врезала в бок, вырвалась и побежала к двери.
— Кирсан?!
— Да, я. Что там у тебя творится?
— Помоги!
Поняв, что дело дохлое, Сыч поостыл и приложил ладонь к щеке. Я его слегка окорябала, будет знать.
Открыла дверь Алмаеву.
— Ты кто такой? — начал Сыч. — Киргиз или чучмек?
Кирсан не среагировал.
— Это Сыч?
— Он самый.
— Заткнись, бля!
Рука Кирсана сделала какой-то едва уловимый жест в воздухе, и несостоявшийся владелец старинного сервиза стал куда более спокойно смотреть на вещи.
— О чем вы говорите?
Глаза мужчин встретились.
— Как о чем, — начал несвязно оправдываться Сыч. — Мне сделали больно.
— Наглец! — влезла я, но Кирсан остановил меня жестом.
Мне показалось, что у Сыча пропадает боль, как я узнала позже, это действительно было так.
— Ты не пра-ава, — вяло протянул мой противник, — я ничего не делал.
— Спать хочется? — поинтересовался Алмаев.
— Еще как.
Через несколько секунд Александр Иванович перестал что-либо соображать.
— Посади его в кресло, — своевременно попросил Алмаев, продолжая смотреть в глаза жертве, — иначе он сейчас рухнет на пол.
Теперь я могла наблюдать весь процесс выкачивания информации от начала до конца.
— Александр Иванович, вы меня слышите?
— Да.
— Как только вы очнетесь, вы забудете все, что было с вами сегодня, начиная с десяти часов.
Вам понятно?
— Да.
— Этот провал в памяти вас никогда не будет беспокоить и никак не отразится на вашей психике. Хорошо?
— Да.
— Скажите, когда Жукецкий отдал вам на реализацию будду?
— На прошлой неделе, в понедельник.
Ну да, ведь музей ограбили с субботы на воскресенье.
— Предлагал ли он еще что-нибудь?
— Да, какие-то золотые штуковины, я так и не понял, что это, — его голос стал резче. — Вообще, ходит ко мне со всякой херней!
— Успокойтесь, — Алмаев слегка коснулся темечка. — Когда он приходил?
— В четверг.
— Опишите, что это было.
— Две вещицы походили на карабинчики от спортивных сумок, только в несколько раз массивнее, а работа была тонкая.
— Почему не взяли?
— А кто это купит? Он просил за них как за изделие. Для обычного человека это лом.
Сыч даже в полубредовом состоянии оставался торгашом.
— К вам кто-нибудь приходил на той неделе или на этой?
— Да, заходили. Мудозвоны!
— Спокойно, спокойно. Кто? Что хотели?
— Интересовались буддой.
— Когда?
— Вчера днем.
— И что вы им ответили?
— Я сказал, что она у полковника Ежова.
— Вам угрожали?
— Да, но в конце заплатили и посоветовали молчать.
— Сколько?
— Тысячу долларов.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Как выглядели эти люди?
— Узкоглазые, желтые свиньи. Стадо свиней.
— Они называли друг друга по имени?
— Нет. Ни кличек, ни имен.
— Было в их речи что-нибудь необычное? Может, они говорили о том, что показалось вам странным?
— Не знаю, о чем они говорили. Со мной на русском общался только один, остальные говорили между собой на неизвестном мне языке.
Алмаев произнес какую-то фразу. Сыч вздрогнул во сне.
— Похоже?
— Да, да.
— Берите его под руки.
Мы отвезли его в центр города и посадили на лавочку.
— Прислушайтесь к себе. Слышите, как бьется ваше сердце?
— Нет, ничего не слышу.
Кирсан положил руку спящего на левую сторону груди.
