Утром мы ели пломбир с сиропом и орехами в круглосуточном ресторанчике.
— Я тоже так хочу, — заговорил я.
— Чего ты хочешь? — спросила она, тыкая ложкой в мороженое.
— На свидание, как ты, — я стукнул ложечкой по столу.
— Ты не сможешь, еще слишком молод, да и, потом, ты мальчик.
— Нет!
— Что-о? — Она уставилась на меня, переливаясь всеми цветами макияжа. — Ты разве не мальчик?
— Иногда — не мальчик, — опустив глаза, выдавил я.
Она залезла рукой под стол и пощупала. Я невольно отпрянул — и моя ложка зазвенела по полу.
— Черт! — воскликнул я, и тут же прикусил язык.
— Ты — парень, хотя у меня уже появились сомнения. — Она рассмеялась.
Тут я вспомнил, что дедушки все равно рядом нет, и завершил наш разговор другим «чертом», после чего улыбнулся.
Мы пошли в бесплатный душ на стоянке в ее тапочках, потому что там было скользко. Когда Милкшейк отправилась спать в свой трейлер, я снова был тут как тут у грузовика. Подергав дверь, я убедился, что она открыта. Я осторожно заглянул в кабину.
— Кенни? — послышался голос Сары из-за штор.
— Нет, мэм, — произнес я, запинаясь. — Это я.
— Лезь сюда.
Я осторожно прокрался к серебристой занавеске и медленно раздвинул ее.
Сара была в постели, жмурясь от света, проникшего за штору. Увидев меня, она призывно махнула рукой:
— Залезай.
Я пробирался к ней как в замедленной съемке, словно сквозь ореховое масло. Она сразу поинтересовалась, где я раздобыл шмотки и куда вообще запропастился. Похлопав по кровати, она указала, чтобы я сел рядом. Я подчинился.
— Ложись — сказала она. От нее пахло косметикой и прочими привычными запахами. — Ложись, — повторила Сара.
Я никак не мог понять отчего у нее такой странный голос. Не сердитый и даже не раздраженный. Я неуклюже улегся рядом, примостившись головой на краешке подушки.
— Ты все, что у меня есть, — заговорила она, обвив меня рукой. Я оглядел знакомую обстановку, которую уже начал забывать: белый унитаз, сияющий полумесяцем из темного угла, крошечный гудящий холодильник, полный энергетических напитков, «ледяного кофе» и кока-колы.
— Никто тебя у меня не отнимет, — продолжала она. На полу я заметил использованный одноразовый шприц и рядом ватный шарик, похожий на упавшее с неба облачко. — Лучше бы ты никуда не уходил. Не оставляй меня, — шептала она, скользя по мне ладонью, ниже живота. Из ее белой руки струился тонкий кровавый ручеек. Она часто тяжело дышала, изредка всхлипывая. Я стер кровь с ее руки и слизнул с пальцев: так кошка умывает своих новорожденных котят.
— Я твой, — шепнул я, приникнув к ее обездвиженному отяжелевшему телу.
Проснулся я оттого, что под нами взревел мотор. Сара даже не пошевелилась, когда я высунулся у нее из-под локтя, чтобы выяснить, что происходит.
— Где пропадал? — спросил сидевший за рулем Кенни, выруливая со стоянки.
— Мы уже уезжаем, сэр? — спросил я, тревожно оглядывая стоянку в поисках трейлера.
— Уже? Да мы вчера должны были отчалить. — Он полез в карман за пачкой «Мальборо».
— Сэр, пожалуйста, а мы не можем задержаться? — Я ухватился за его сиденье; грузовик набирал скорость, выезжая на шоссе, где маячили дорожные знаки развязки федеральной автострады.
— Ты сбрендил, парень! — Он включил свет в кабине. — Что ты там потерял? И откуда взял такие шмотки?
— Я познакомился с одной семьей… меня накормили, дали поносить одежду… я должен вернуть — и кроссовки тоже. И поблагодарить. Сказать спасибо и все такое, сэр…
— Ну, да, рассказывай. — рассмеялся он, — раз тебе дали такие шмотки, небось надеешься выцыганить еще чего. Нет, — покрутил он головой, — мы не вернемся. Обратной дороги нет. Лучше подсаживайся ко мне — покажу тебе мой новый гудок.
Во рту у меня пересохло, и я придвинулся поближе.
— Видишь медную ручку.
Он поднял мою руку и положил на золоченую цепочку, свисавшую с крыши кабины.
— Когда я скажу, рви ее вниз, от души.
В это время грузовик выезжал на федеральную трассу, поднимаясь на петлю развязки и вклиниваясь в транспортный поток.
— Давай!
Рев гудка раскатился вокруг.
— Разве он не прекрасен? Разве это не лучший в мире звук? — смеялся Кенни. — Тыщу семьсот долларов за него выложил!
Когда мы помчались мимо стоянки, я еще раз дернул цепочку, посылая прощальный сигнал, улетающий в небо, точно дым от костра.
Последний раз гудок Кенни я услышал в забегаловке в окрестностях Орландо, когда нас занесло во Флориду. Я оглянулся по сторонам, но он не смолкал, продолжая звенеть в ушах. Затурканные официантки в засаленных тапочках, со сверкающими в волосах золотыми сетками, в коротких розовых юбках, обслуживали толстых мужчин и их дородных жен с лупоглазыми детьми, забивших своими телесами оранжевые пластиковые кабинки.
Никто не обратил внимания на рев гудка автопоезда. Всем и так понятно, что это проехал грузовик. Никто даже оглядываться не стал.
Моя ложка упала в «чириоуз»
[8]
с молоком. Сара показала мне, как делается это блюдо из хлопьев.
— Заказываешь только «чириоуз», молока не надо. Молочник на столе, зачем тратить деньги. — Она опрокинула серебряный молочник в свои хлопья и дала знак взять такой же с соседнего стола, где никого не было. — Джем бесплатно… — Она выгребла ложкой сразу полбанки земляничного джема, шпохнув остальное в мои хлопья. — Масло, конечно, тоже задаром. — Открыв пять пластиковых пакетиков, она вытряхнула светло-желтые комочки в миску и жестом указала мне сделать то же самое. — А в приличных заведениях выставляют еще и кленовый сироп. — Она вылила половину тягучей, напоминающей мед жидкости себе в тарелку, а остаток мне, попутно измазав стол между нашими тарелками. — Теперь обведем… — Она потянулась к красной пластиковой бутылке с кетчупом и зачиркала пастой, точно красным фломастером между нашими мисками, замазав пространство на скатерти. — На пятьдесят центов — и можешь заказать деревенский сыр. — Получившуюся тюрю она стала пахтать вилкой. — Вот теперь круто. Принесите еще сливок, — сказала она официантке, когда та демонстративно громко осведомилась, будет ли она еще что-то заказывать.
— Белая шваль, стерва, — пробормотала Сара в спину уходящей официантки. — Теперь берем. — Сара взяла сахарницу таким решительным движением, точно это был пулемет, и высыпала оттуда половину содержимого в наши тарелки и на стол.
Гудок взревел снова, уже в отдалении. Три быстрых сигнала: «имел я вас всех».
