— Я столько раз прятала тебя, столько раз меняла тебе имя, меняла себе — все ради тебя…
— Пожалуйста, не на… — Мне не хватало воздуха, чтобы договорить.
— Помнишь, когда эти соцработники приходили последний раз? Я все сделала, чтобы они не смогли добраться до тебя.
Передо мной завертелись цветные круги, я уже плохо видел и соображал.
— А ведь они предупреждали меня, что Сатана глубоко проник в твою душу и закрепился в ней. Тебя давно пора сажать на электрический стул и отправить прямиком в ад, на вечное сожжение.
С этими словами она спокойно закрыла колпачком помаду.
— Не волнуйся, я скоро вернусь с шерифом, тебе не придется долго ждать. Там тебе и волосы отрежут, бесплатно, перед электрокуцией всегда бреют голову, хотя, может быть, они приговорят тебя к избиению камнями, знаешь, как в Библии. — Поводив глазами из стороны в сторону, она пристально посмотрела на меня. — Да и вообще не удивлюсь, если тебя линчуют, как последнего ниггера, если присмотрятся к твоему носу. — Поправив зеркальце заднего вида, она стала стирать попавшую на зубы помаду.
— Не делай этого!
Она даже не шелохнулась на мой крик, продолжая буднично рассказывать:
— Хочешь узнать, как это делается — суд Линча? Обычно сначала берут нож и отрезают твой сатанинский язык, потом выкалывают этим же ножом глаза — или вынимают их, так что они потом болтаются на ниточках — превеселое зрелище, все смеются и отмечают это как праздник. Ой, какие они будут злые на тебя — ты ведь столько раз их провел, столько раз оставил с носом.
— Пожалуйста, ну пожалуйста. — Подбородок у меня был уже мокрый.
Свет в кабине погас. Включив его снова, она стала выбираться из машины.
— Я пыталась помочь тебе. Но вижу, у меня ничего не получилось. Жди.
Дверь захлопнулась, и передо мной взметнулись красные, синие и желтые шаровые молнии. Они кружились по сторонам, зловеще и назойливо потрескивая, готовые взорваться одна за другой — или все разом. Тем временем она уже перешла дорогу и вошла в участок шерифа.
Внутри меня вскрикнули тысячи голосов, и я потерял способность видеть. Передо мной был только деревянный электрический стул с проводами, пустой, ожидающий, с блестящим тускло-серебристым рубильником. И смеющиеся лица вокруг, поддразнивающие меня, издевательские, и Рогатый с окровавленными вилами. Я вжался лбом в приборную панель. Мама говорила, что еще маленьким ребенком я мог колотиться головой день и ночь напролет. Поэтому меня заряжали в специальный аппарат, чтобы я щелкал лбом орехи. Я доводил ее до исступления, рассказывала она. Это Сатана боролся за мою душу. Я бился головой так, что ей приходилось закрывать шкаф.
— А ну-ка прекрати! — сильная рука схватила меня, вжимая в сиденье. Огромная волосатая ручища шерифа, просунулась в окно, сжимая мое плечо. Мать стояла рядом.
— Вот видите — я совершенно не могу с ней совладать, она не хочет ходить в школу, — говорила она. — Ей уже пора быть в четвертом классе. Без проблем у нас не получается.
— Давно вы в городе? — спросил он суровым голосом.
— Месяц.
— Ну, что ж, у нас есть классы для трудных подростков. Вы живете с Келвином Рейсом?
— Да, сэр, — заискивающе отвечала она.
— Значит, говорите, домашнее обучение? Посмотрим, что я смогу сделать для вас.
— Буду очень признательна, сэр.
Могучая рука отпустила меня. Он побрел прочь. Сев в машину, она достала зажигалку.
— Я уговорила его не забирать тебя. Я буду сражаться с Сатаной за твою душу, чтобы сделать тебя хорошим, понятно?
Я усердно закивал. Мы оба уставились на пустынную грязную дорогу, окаймленную деревцами, за ветровым стеклом.
— Тебя следовало бы наказать.
Я снова кивнул, соглашаясь, цвета усмирились. Буйство красок улеглось, мое зрение прояснилось.
— Или смотри — мы можем просто перейти дорогу, до участка рукой подать — сдадим тебя…
Я ожесточенно потряс головой, отказываясь от такого предложения.
— Ну, что ж, тогда… вытаскивай свой причиндал. — Голос ее был спокоен.
В желудке екнуло, и я чуть было не опростался, с усилием подавив позыв, рвота не улеглась в желудке, а стала допекать его нестерпимым огнем.
— Вынимай, что там у тебя в штанах!
Зажигалка щелкнула. Трясущимися руками я стал расстегивать молнию.
— Руки убрал.
Я икнул от страха.
— Хочешь туда? — грозно спросила она, указывая на домик шерифа.
Я затряс головой и спрятал руки под бедра, как уже делал множество раз. Как только ее руки забрались мне в штаны, я с ужасом уставился на бродячего пса, вынюхивающего у обочины в поисках еды. Ее красные ногти хищно блеснули над моей выставленной наружу плотью.
Склонившись, она шепнула мне на ухо:
— Думаешь, Келвин позволит тебе остаться, если узнает, что у тебя есть такая маленькая дрянь? — Руки ее пришли в движение. — М-м, а?
От нее пахло чем-то неуловимо похожим на детскую пудру. Я затряс головой.
— Думаешь, если ты станешь рассказывать всем, что ты мой незаконнорожденный сын — от этого станет лучше?
Я снова неуверенно покачал головой.
Похоже, истощавшему скелетоподобному существу удалось отыскать себе пропитание. Ее пальцы сноровисто работали, довершая гиблое дело. Ощущая свою погибающую плоть, я пытался мысленно представить себе электрический стул и геенну огненную одновременно.
Я всхлипнул.
— Ты что, в самом деле, воображаешь, что мясник так и отдал бы нам обрезки, если бы знал, что ты не маленькая хорошенькая девочка? Девочка, а носишь корень зла.
Огонь сжигал меня заживо, камни сыпались на мою плоть, и все смеялись. Только ее пальцы двигались вкрадчиво и успокаивающе.
— А теперь посмотрим, какой ты плохой и злой на самом деле. — Ласки прекратились. — Ты не выдержал испытания, — сурово произнесла она.
Я взглянул и увидел, как все преобразилось, — зло выпирало из меня огнедышаще красной плотью, восстав и посылая меня прямиком в ад.
— Итак, ты хочешь стать другим, а таким ты себе не нравишься.
Слезы градом покатились по лицу, когда я замотал головой.
— Жалость к себе — еще одно подтверждение непокаянного греха.
Зловеще щелкнула зажигалка. Ее пальцы с красными ногтями блеснули в полумраке.
— Ну? — Она выжидательно посмотрела на меня.
— Я хочу быть хорошим, — прошептал я, чувствуя, как весь мир обрушивается на меня.
Я видел красные сияющие кольца, исчезающие там, где ее пальцы лежали на моем теле. Скользкими от пота ледяными руками я вцепился в бедра. Моя плоть исчезла в пламени зажигалки. Я не двигался, не кричал, не плакал. Я усвоил жестокий урок, что все в жизни повторяется, пока не поймешь, что есть неизбежное, и Сатану можно, пускай на время, изгнать. Стараясь не смотреть вниз, я уставился на пса, грызущего свою лапу.
