Она гадала, почему же он так не любит говорить о своей семье, но затем решила оставить все как есть. Разговоры о личной жизни не были частью игры, правда иногда Миллер об этом жалела. Например, тогда, на пляже.
– Куда мы идем? – поинтересовалась она.
– Пройдемся по магазинам.
Миллер приподняла бровь:
– Тебе нравится ходить по магазинам?
– Я ищу кое-что.
Они гуляли по узким викторианским улочкам, заполненным магазинами и милыми кафе.
– Скажешь, что это?
– Нет. Только если увижу.
Ее мучило любопытство, но она изо всех сил старалась подавить его.
Заглядывая в туристические лавки, заваленные никому не нужными безделушками, Миллер заметила, как Тино вдруг остановился у ларька с мороженым.
Он простоял в очереди и купил лакомство с ее любимым вкусом. Глубоко растроганная, Миллер взяла рожок и поблагодарила Тино. Затем они отправились в парк.
По молчаливому согласию они свернули к изъеденному ветром столику для пикников и сели прямо на него, так как скамейки были сильно запачканы.
Валентино откинулся назад, опершись на руки. Миллер оглядела милый парк, притворяясь, будто бы ее очень интересуют два маленьких ребенка, играющие на детской площадке неподалеку.
– Где ты выросла? – неожиданно спросил Тино.
Миллер повернулась к нему, радуясь, что он нашел безобидную тему для разговора.
– В Квинсленде, но после развода родителей моя мать переехала в Мельбурн.
Тино внимательно посмотрел на Миллер, и она едва не заерзала под его взглядом.
– Сколько тебе было, когда они развелись?
– Десять.
– И тебе понравился Мельбурн?
– Трудно сказать. Кажется, каждый раз, как я возвращалась из своей закрытой школы, мама переезжала в другие трущобы.
– Почему она так часто переезжала?
– Мы снимали квартиру, а в съемных квартирах надежности мало. Что я переносила очень тяжело, потому что всегда нуждалась… – Она мучительно подыскивала слово, которое бы не выставило ее занудой.
– В стабильности?
– Да. – Ее губы скривились в усмешке.
– Ты когда-нибудь путешествовала?
– Нет. Я много лет работала, чтобы купить собственный дом. Даже совсем юной я знала, чего хочу достигнуть, и стремилась к этому. Думаю, тебе это кажется скучным.
Валентино покачал головой:
– Определенность. Я знаю, что это такое.
Миллер лизнула мороженое, чувствуя, как напряжение, сковывавшее ее тело, постепенно исчезает.
– Полагаю, что знаешь.
– О чем ты мечтала в детстве?
Миллер раздраженно взглянула на него.
– Теперь я, кажется, понимаю, почему ты стремишься добыть восьмой по счету чемпионский титул, – кисло бросила она.
– Мне говорили, что я бываю упрямым. Целеустремленным, как лев.
– Кажется, кто-то просто стеснялся сказать, что ты упрям, как осел.
Тино рассмеялся, и ей понравился звук его смеха. Понравилось, что он никогда не воспринимал свою персону слишком серьезно.
– Что-то настолько постыдное? – продолжал допытываться Тино.
– Нет… – Миллер взъерошила волосы. – Когда мне было одиннадцать, я хотела жить на большой ферме. Я всегда видела себя в маленькой круглой комнатке, из которой открывается вид на загон, полный лошадей, и…
– Почему в круглой?
– Не знаю. Может, потому, что любила «Хоббита».
– Ясно. Продолжай.
– Да тут ничего интересного, – предупредила она.
– Продолжай.
– И в этих мечтах я только и делала что иллюстрировала детские книжки и ухаживала за лошадьми. – Миллер замолчала, ощутив всю глупость сказанного.
– Милые мечты, – по-доброму улыбнулся Тино.
– Ну да, как заметила моя мама, почти каждая маленькая девочка мечтает о лошадках, и она платила за мое обучение в лучшей закрытой школе страны не ради того, чтобы я стала безработной художницей. – Миллер произнесла это с горечью и задумалась, заметил ли Тино ее печаль.
– Так что ты перестала мечтать и взялась за серьезное дело? – угадал он.
– Мечты не становятся реальностью. Потому мы и называем их мечтами.
– Но когда ты мечтаешь, у тебя появляется цель.
– Пустой холодильник – вот почему появляется цель, как обнаружила моя мама, к своему несчастью. Она родила меня еще очень молодой и даже не доучилась. Она была уязвимой.
– И я понимаю, почему ей не хотелось того же для своей дочери. Но сомневаюсь, что она хотела, чтобы ты полностью отвергла свои мечты. Если им не следовать, зачем вообще жить? – Его голос был нежен, и это раздражало Миллер.
Неужели Тино проявлял снисходительность?
– Ты не знаешь мою маму. Она хранит бутылку шампанского в холодильнике на случай моего повышения.
– Но это все еще ее мечты, а не твои.
Она жестко на него взглянула, затем ответила:
– У нее веские доводы.
– Не сомневаюсь, что она хочет тебе добра, Миллер, но уж настолько ли они веские? – Этот вопрос сильно ее задел, потому что она сама постоянно задавалась им.
– Было бы эгоистично заниматься искусством, когда моя мать столько сделала ради меня! – Миллер взглянула на часы. – Нам пора возвращаться.
– Может, ей не стоило так сильно толкать тебя в направлении, казавшемся ей правильным. А что с твоим отцом? Он не помогал вам? – не унимался Тино.
Она покачала головой:
– Я думаю, он пытался помочь. Какое-то время. Но он жил в коммуне, так что средств для оплаты выбранной моей мамой частной школы у него не было.
– Жил?
– Он умер, когда мне было двадцать.
– Сочувствую.
– Не нужно. Мы не были особенно близки, и… он умер счастливым. Чему я рада сейчас. Но… – Миллер остановилась и глубоко вздохнула. – Я не знаю, почему рассказываю тебе историю своей жизни.
– Потому что я спросил. Почему вы не были близки с отцом?
Миллер убрала волосы за уши, ее захлестнули воспоминания об отце, таком подтянутом и счастливом до развода.
– Годами я злилась на него, потому что обвиняла в разрушении своего мира. Казалось, он просто сдался. Он ни разу не попытался со мной встретиться. – Ком встал у нее в горле. – Позже он сказал мне, что это было слишком тяжко. – И она подозревала, что у него никогда не было денег для поездки в гости, но он был слишком горд, чтобы признать это. – Но жизнь все же не так проста, и теперь я понимаю: он не был виноват.
