Мне показалось, что я лечу. Невесомость была удивительно приятна. Она унесла с собой режущую боль в легком и противное сознание собственной беспомощности. Глухо чудились чьи-то незнакомые голоса. К груди прикоснулись кошмарно холодным металлическим предметом, от которого по всему телу пошли зябкие волны.
— Температура высокая очень, может, ее сбить? — голос Влада звучал с нервическими нотками, как у неопытной мамашки. И чего он так психует?
Кто-то ответил:
— Да дело вовсе не в температуре. Похоже, это гнойный плеврит. Надо делать прокол. Сейчас быстренько так обследуем, и в операционную. Но почему она к врачу-то не обратилась?
Влад зло пробормотал:
— Ей на работе помереть хочется, незаменимой! — и добавил пару непечатных выражений.
В полудреме подумалось: обязательно надо ругаться, да еще в моем присутствии? Хотя он вряд ли подозревает, что я слышу каждое его слово. Тут снова что-то болезненное ткнуло под ребро, я вскрикнула и, видимо, вовсе отключилась, потому что следующее смутное воспоминание у меня осталось уже от операционной. Помню, меня совершенно не пугали панические голоса, слишком громко говорившие над моим ухом:
— Сердце! Сердце не выдерживает! Срочно кардиолога!
Чье сердце? Над головой плыл голубоватый фосфорицирующий туман, я радостно шла по светлой дороге в безмятежную даль, и мне совершенно не хотелось возвращаться. Тут кто-то стал крепенько хлопать меня по щекам, твердо приказывая: — Очнитесь, Яна Ивановна! — и мне пришлось с разочарованием разлепить веки. В глаза ударил яркий свет люминесцентной лампы, и я ослеплено зажмурилась.
Голоса возбужденно зашумели.
— Ну, слава Богу! Ну, и напугали же вы нас, Яна Ивановна! А ваш бедный муж чуть с ума не сошел от страха. Ну, да теперь всё хорошо.
И меня повезли по длинным коридорам. По дороге я лениво раздумывала, кого же они имеют в виду под загадочным словом муж? Неужели с вахты внезапно вернулся Михаил и теперь качает права? Меня довезли до симпатичной одноместной палаты, переложили на мягкую удобную койку, укрыли теплым одеялом и предложили как следует поспать. Но спать почему-то совершенно не хотелось, хотя после перенесенного наркоза многие спят как сурки. Мной овладело непонятное возбуждение, непреодолимое беспокойство, и я попыталась сесть, но немедленно была уложена обратно сильной рукой.
— Лежи спокойно! Куда ты опять рвешься? Что такое ты опять должна сделать, что кроме тебя никто сделать не сможет? — И Влад с дрожью в голосе добавил: — Как же ты меня напугала! Я в жизни ничего так не боялся, до сих пор сердце бьется как перфоратор!
Чуть-чуть приоткрыв глаза, я увидела, что он смотрит на меня с недоуменным выражением, не зная, чего от меня ожидать. Что-то сообразив, предложил:
— Может, ты в туалет хочешь? Так скажи, я тебе судно дам, или, если ты стесняешься, то сиделку позову.
Ничего такого мне не хотелось. Похоже, из меня выпарилась вся жидкость. Вот пить я хотела. Это точно. К тому же пересохшие губы растрескались и болезненно ныли. Я прошептала:
— Где моя помада?
Он пораженно посмотрел на меня, видимо решив, что у меня явный бред.
— Зачем тебе помада понадобилась? Меня соблазнять будешь? Так я и так давно тобой соблазненный и покинутый.
Я хмуро на него посмотрела. Вот еще Федор Михайлович Достоевский выискался! Постаралась доступно разъяснить:
— Помада — она жирная. Смягчает кожу. А у меня губы потрескались и болят.
Влад молча встал, взял со стола какую-то баночку, засунул в нее ватную палочку и провел по моим губам. Я ожидала, что вкус будет мерзким, но ничего подобного, пахло приятно, и вкус был ничего. Он пояснил:
— Это персиковое масло. Медсестра сказала, что оно гораздо лучше разных там мазей.
— А попить?
Он сочувственно погладил меня по голове.
— Пока не велено. Когда придет врач. Ты лучше закрой глаза и спи. — И выключил люстру, оставив гореть бра над стоящим рядом креслом.
Устроился в нем, откинув голову на высокую спинку и бессильно положив сильные руки на подлокотники. Длинные кисти безвольно спустились вниз, придавая ему обманчивый облик раскаявшегося грешника. Но я-то прекрасно понимала, что это только видимость, и более ничего.
Закрыв глаза, как велено, я стала размеренно дышать, как и полагается крепко спящему, надеясь, что Влад уйдет. Но он горестно вздохнул, переставил кресло вплотную к моей постели и стал смотреть на меня в упор, всё сильнее и сильнее меня раздражая. Наконец не выдержала и открыла глаза. Заметив, что я не сплю, он горестно потребовал:
— Зачем ты меня прогнала, Яна? Что я такого ужасного сделал? Зачем сошлась со своим мужем-идиотом? Нам так славно было вместе!
Вот это да! Какое иезуитское умение переставить всё с ног на голову!
— Я и не думала тебя прогонять. Ты ушел сам. Я просто хотела немного повременить, разобраться, что тобой движет, действительно ли любовь или примитивная похоть. Я боялась, что похоть, и оказалась права.
Вздрогнув, как от удара, он чуть слышно спросил:
— Почему?
— Ты так легко поменял меня на других, что и комментировать нет смысла.
Он запустил руки во взлохмаченные волосы и с силой дернул, будто решил вырвать изрядный клок.
— Я запутался, просто запутался! Ты спала с Михаилом, мне он сам это сказал, а я…
У меня зашумело в ушах, и в глазах запрыгали симпатичные розовые огоньки. Так я и предполагала! Я постаралась расслабиться, только сейчас поняв, что каждый мускул в моем теле сжался в тугой комок, и тихо произнесла:
— Ни с кем я не спала. Михаилу до вахты негде было жить, и я разрешила ему перекантоваться в комнате мальчишек, и ничего больше. Я, кстати, на всякий случай свою дверь на замок закрывала. А что он тебе наболтал, так он по жизни такой. Соврет, — недорого возьмет.
Он впился взглядом в мое измученное лицо и, вдруг вскинув голову кверху, протяжно застонал.
— Какой же я идиот! — Схватил меня за руку и убито спросил: — Теперь ты меня никогда не простишь?
Мне вдруг захотелось пошутить:
— Нет, конечно! Если я решусь на такую глупость, мне просто не жить. Эта твоя Светлана меня тут же прикончит. Она меня об этом уже по-дружески предупреждала. Да и Наталья этого не стерпит. А если к ним присоединится Любаша…
Он несдержанно заорал:
— Да я им ничего не должен! Я никому, кроме тебя, ничего не предлагал!
В моей бедной голове от его вопля загрохотали отбойные молотки, и я измученно попросила:
— Не кричи, мне и без тебя плохо!
Он охнул и убрал у меня со лба взмокший локон.
— Ты же больна, а я отношения выясняю. Но вся беда в том, что просто не могу сдержаться. Да и когда еще ты будешь так слаба, что станешь честно отвечать на мои вопросы?
